— Долго росла в правильной теплице, — я цепляю зубами его губу в ответ по окончании фразы. Глаза в глаза, нос к носу. Фредди урчит, как огромный рыжий кот, впивается пальцами правой руки в ягодицы, на которых до сих пор сидят трусики, каким-то чудом уцелевшие вчера.

Он переворачивает меня рывком с бока на спину и перекатывается поверх. Мощная шея близнеца, по которой я веду языком, перетекает в острые ключицы, мышцы грудной клетки, рельефный пресс, узкую талию… Мой мальчик опускает ниже руку, снимая с меня белье и чувствует — ну конечно, я уже мокрая.

Пойдут слухи… уже пошли. Когда шпилятся самые популярные ребята, это сразу становится достоянием школы, в нашем же случае, им остается только недоумевать. Никто не поверит, что мы способны на такое. А мы способны. Я и сама не знала, на что способна. Оказывается, не только на спортивные пируэты.

Джордж наконец поворачивается к нам, чтобы застать, как Фредди запускает в мое ухо упругий язык и откидывает подальше одеяло.

— Тебе там не холодно одному? — кокетничаю я, повернув к нему глаза.

— Градус только что поднялся, малышка.

Братец ложится снова, делая то, что он больше всего любит — входит в меня практически с разбега, заставляя изогнуться под первым приступом небольшой боли. Он вскальзывает до основания, и я закусываю губу, подавляя звуки, хотя, зачем, казалось бы? Мы ничуть не смущаемся нашего зрителя. Что он любит: растерянность на моем долго завоевываемом лице или просто первый вход в узкое еще отверстие? Я не знаю. Скорей всего, и то и другое.

—Шшш… моя девочка, ну прости.

Фред разводит мои колени в стороны и ложится поверх груди, целует в носик, а я уже чувствую, как член начинает свою работу. Сегодня, не считая старта, парень нежен, и совсем как прибойная волна медленно входит и выходит из меня, создавая амплитуду непрерывной качки, что разогревает кожу там внизу. И вся его нежность впервые выливается на меня водопадом чувственности, на которую он, я думала, не способен.

Губы гуляют по моему лицу, руки сжимают груди, его дыхание испариной оседает на мои щеках, ресницы ласкают его подбородок, что уже покрылся щетиной второго дня. Низ живота сладко тянет, наливаясь. В метре от нас Джорджи складывает перья в стол и снова садится вполоборота.

— Фредди… — зову я.

— Да, Т/И, — шепчет он, закрывая глаза.

— Я тебя обожаю, — я оставляю отпечаток зубов на его плече, чувствуя, как гуляют его бедра надо моими в медленных шлепках. Хлоп… хлоп…

— Я не пущу тебя на поле… Я не пущу тебя на завтрак… Это мое утро. Мое, поняла? — он выдыхает. Твердый ствол трется о клитор, я ощущаю его рельеф, и тянет простонать, как скрипка, выпустить это напряжение в звук. И я не удерживаюсь.

— А… а… а…

Джордж, что наблюдает издалека, откинувшись на стуле, вдруг дергается, трясет головой, словно хочет сбросить с себя остатки сна.

Я смотрю на лицо Фреда, сведенные в напряжении медные брови и тонкую складку на лбу. То и дело мелькают зубы, когда рельеф внутри заставляет его кривиться и шипеть от наслаждения. Я не верю, что это тот же самый однокурсник, что кидал едкие комментарии и издевательские шутки практически все наши школьные годы.

— Твоя упругость сводит меня с ума… — бесцветный звук, поданный из астрала.

— Двигайся, сладкий, продолжай, — я перебираю его волосы, жмурясь. — А-аа!

— Пищилочка ты моя, — комментирует Джордж, и я тоже слышу нежность. Я поворачиваю голову и вижу, как любимый встает и направляется к кровати, садится на край и смотрит с таким интересом, словно никогда не видел ранее, как брат заставляет меня извиваться под собой.

Мои колени согнуты, и Фредди входит без остатка, глубоко, выключая мозг и всё что у меня там в голове еще осталось. Я буквально чувствую, как пелена лежит на глазах, когда Джордж берет меня за свободную руку и целует, словно мы на балу.

От счастья хочется плакать, но похоть едва дает дышать. Брат наблюдает, словно хочет убедиться в качестве исполняемого действа. Я не знаю, когда он ушел из кровати, но знаю, что засыпала я, когда он обнимал меня сзади, упирая ягодицы в свой пах.

Классы уже заполняются учениками в скучной черно-белой форме, а мы здесь, среди смятых простыней, два капитана, что дерзили друг другу, сходим с ума. Он трахает меня, я свищу, как птица, ощущая как широкий член разминает все мои мышцы, раздвигает створки, проникает внутрь. Он разогревает мое тело, ему нравится этот неподготовленный заспанный материал, а вот Джорджи обычно любит в размятое, теплое. И я уже знаю их пристрастия. Моих ребят…

Фред выходит из меня, еще одна привычка: передышка, чтобы испытать все грани того, как он может меня брать, в последовательности. Он весь вспотел и блестит, как мрамор под Флорентийским солнцем. Такой красивый, что хочется тереться сосками об эту грудь, собирая влагу с золотистой, как луковичная кожура, кожи.

— А ты что смотришь? — я свожу колени, глядя на Джорджа с улыбкой.

— Не могу отнять тебя у него, он влюблен, — просто разводит руки Джорджи, поднимая уголки губ.

Я переползаю из своей позиции, как обнаженная кошка, на колени одетого младшего, сажусь верхом, беру в руки его узкое лицо.