Через три минуты мне ставят какой-то укол и отправляют в камеру под номером три. Оказавшись за стеклом, чувствую себя бабочкой на иголке, но больше всего меня беспокоит то, что я отделилась от семьи. Надеюсь, они позаботятся друг о друге.

Раньше я задавалась вопросом, счастлива ли я? Это волновало семнадцатилетнюю Алекс, ту глупую практически безмятежную девчонку. Кто бы мог подумать, что для счастья мне будет достаточно стеклянной комнаты три на три метра, душа с прохладной водой и сменной одежды, которая больше похожа на смирительную рубашку? Раньше я точно не думала о счастье в таком ключе.

Первую половину отведенных мне суток я проспала сном младенца, мне ничего не снилось и, как оказалось, этот сон был навеян не усталостью и пережитым стрессом, а уколом, который мне поставил доктор Горн. Док единственный, кто наблюдает за тринадцатью подопытными. А опыт состоит в том, что нам ввели вирус Т001. Об этом мне поведала соседка по стеклу. Роберта, молодая жгучая брюнетка, сидит в камере уже двое суток, как она говорит, её результат неоднозначный. Проба крови показывает наличие заражения, но "червей" под кожей нет, как и агрессии, свойственной зараженным. Как говорит Док, Роберта индивидуальна, такого раньше не было.

Вторая часть суток за стеклом была куда более интересной. Всё от той же Роберты я узнала о месте, где мы оказались. Она рассказала, что это одна из немногих закрытых баз, которые открыли для обычных смертных в связи с туманом. Раньше о подобных местах никому не было известно.

Я удивлена, но Роберта выглядит вполне спокойной, она не просит, чтобы её выпустили и не требует ровным счётом ничего.

– Я добровольно остаюсь здесь, – говорит она, сидя ко мне спиной и уперевшись о стекло затылком.

– Для чего?

– Может, я смогу помочь, и ужас закончится.

Слабо в это верю, но переубеждать Роберту не собираюсь. Сегодня увели двоих и троих вновь поместили. Это конвейер, благодаря которому защищают не зараженных. С нами обращаются нормально. Приносят еду, а Док то и дело расспрашивает нас о самочувствии, записывает каждое слово в планшет. Док умело делает вид, что мы важны для него, но я всё же склоняюсь, что он преданный фанат науки, а мы его говорящие крыски. Но даже подобные мысли не портят впечатление от Дока как от человека, который просто выполняет свою работу.

– Ты здесь одна? – спрашиваю я, вспоминая мою семью.

Я спрашивала Дока о них, но он практически не выходит отсюда, а посторонним в этот отсек вход запрещен.

– Да. Все мои… родные не пережили туман, – отвечает Роберта.

– Сожалею.

– Не стоит. Они были не лучшими представителями человечества. Знаешь, я думаю, что туман пришел на Землю не просто так, он очищает наш мир от недостойных.

– От недостойных?

– Да. Из моей семьи осталась только я, остальных поразил туман, и они попереубивали друг друга. Думаю, это было к лучшему.

– Роберта?

– М-м-м?

– Сколько тебе лет?

– Пятнадцать. А тебе?

– Семнадцать.

– Кто бы мог подумать, что в столь нежном возрасте мы столкнёмся с апокалипсисом.

Да я бы и в глубокой старости не хотела увидеть то, что происходит с миром сейчас.

– Никто не знал, – отстраненно говорю я.

Тридцать минут мы проводим в тишине, не знаю, о чем думает Роберта, но я задаюсь вопросами. Почему Лари нет в одной из камер? Его ведь тоже укусили. Удалось ли маме и Лексе спрятать лекарство? Как долго я буду находиться за стеклом? И что нас всех ожидает в ближайшем будущем? Куда делись наши вещи?

Док снова открывает мою камеру и с улыбкой подходит ко мне. Я продолжаю сидеть на месте и молча протягиваю ему руку для очередного укола.

– Нет необходимости, ты можешь идти.

Поднимаюсь и в растерянности смотрю на Дока.

– Куда мне идти?

– За дверью стоят три охранника, один из них проводит тебя в крыло, где ещё остались жилые места.

– Хорошо. Так со мной всё нормально?

– Относительно да, ты не являешься угрозой для базы номер восемь, – уверенно произносит Док, улыбается и добавляет. – Добро пожаловать.

– Спасибо. А где мои вещи?

– Все вещи сжигают, позже тебе в блок принесут набор.

– Хорошо.

Выхожу из камеры и, повернувшись, машу рукой Роберте, она улыбается с печальной ноткой и кивает мне.

Выхожу из лаборатории и упираюсь взглядом в военного. Он убирает руку от рукояти пистолета и заглядывает мне через плечо.

– Чиста! – кричит военному Док.

Не говоря ни слова с меня срезают красный браслет и надевают желтый.

– Что означает желтый? – спрашиваю я у высокого мужчины, который закалывает браслет на моём исцарапанном от наручников запястье.