— Мама, у вас столько пыла воинственного. Дай только кого-то размазать.

— Он это заслужил, — отрезала. — Уверена, он бы и тебя подставил, не будь ты так состоятелен. Подлиза всегда крутился возле тех, кто с деньгами и связями. Жалкий подъедала, жополиз, мерзость настоящая. Что тебя сподвигло сунуться в эту ерунду с боями? Раевскому попотеть придется, чтобы тебя вытащить и не засветить при этом… — покачала головой. — Как нам потом его отблагодарить?

— Вы и сами знаете, как Раевского отблагодарить. Так же как понимаете, что Раевскому на меня было бы наплевать, если бы я не был вашим сыном. Так что краеугольный камень интересов Раевского на протяжении всей его жизни — это вы, мама. Осчастливили бы мужика хоть на пенсии, что ли?

— Недопустимо с мамой обсуждать подобное! — задрала свой нос. — Не забывайся, Ростислав. Мы — мама и сын, не друзья. Никогда не поддерживала идею с отношениями на равных между родителями и детьми!

— Да-да, вам лишь бы покомандовать, влезть, куда не стоит, да?

— Я извинилась, перед Марфой, в том числе.

Я уже был в курсе, конечно, но услышать это от мамы было приятно.

— Как следует извинились или нехотя процедили, что были не правы?

— Врать не стану, извинения мне дались тяжело. Нелегко признаваться, что ошиблась.

— А давайте-ка я облегчу мучения вашей гордости, мама. Марфа с тринадцати лет осталась без родителей и жила в доме сестры отца, тетки и ее мужа. С Марфой нехорошо обращались. Обижали. В пятнадцать лет, чтобы замять скандал с домогательствами к несовершеннолетней, тетка Марфы выставила девчонку из дома, как можно дальше, оплатив ей учебу. Просто вышвырнула и кинула косточку, сама все это время жила припеваючи на деньги, что по закону принадлежат Марфе. И, как вишенка на торте, сейчас выяснилось, что смерть родителей Марфы не была несчастным случаем при покорении вершины альпинистами-любителями, как это выставили в прошлом. Это было преднамеренное убийство. Тетка и ее муж были в сговоре. И вот эту мразь Широкова подкупила ради того, чтобы наговорить гадостей про Марфу. Вы, сами того не ведая, покрывали ту, что сделала ребенка сиротой, обидела, оставила глубокие душевные травмы и обобрала до нитки!

Лицо мамы пошло пятнами. Она совсем застыла на стуле.

Я много подробностей не рассказал. Но мама женщина не глупая и сама поняла, что скрывалось за обтекаемыми словами.

— Я не знала.

— О многом я сам узнал только сегодня. Марфа — закрытый и сложный человек, по понятным причинам. И я ее люблю. Очень… Настолько, что не представляю своей дальнейшей жизни без нее. И мне проще выбить из себя дурь, почувствовать, что я что-то могу решить, выплеснуть это, чем терять ее. Так что, мама… Если в вас осталась хоть капля предвзятости насчет моей Марфы, избавьтесь от нее немедленно. Или проглотите, как вам будет угодно. Свою девочку я в обиду не дам. Даже косых взглядов не потерплю!

Мама встала и отошла к окну, шмыгала там носом, разглядывала скучную парковку, видимую из окна. Переживала, плакала, долго там стояла, не желая показывать, как сильно ей стало плохо от услышанного. Может быть, даже местами обидно, ведь она пришла без намерения воевать, а я снова окопался и выставил барьеры с щитами. Но иначе не мог…

Наконец, мама отошла к умывальнику, стерла влажными салфетками поплывший макияж.

— Что я могу сделать?

— Я бы занялся сам, но…

— Я все сделаю, — не дала договорить. — Просто нужна отмашка.

— Можно сказать, что вы ее получили. Только прошу, мама, ни слова Марфе о прошлом. Ни в упрек, ни в удушливую поддержку. Хорошо? Я едва наладил с ней контакт и не могу потерять эту ниточку. Деликатнее. Прошу.

Можно сказать, я дал маме возможность реабилитироваться, и она с радостью ухватилась за нее. Ко всему прочему, я почувствовал, как она воспылала негодованием, узнав о несправедливости и плохом отношении к Марфе. Дети — маленький пунктик мамы, она любит их больше всего, пожалуй, иногда даже слишком. Но никому не даст в обиду…

Я понимал, что лучше самому, надо самому, но состояние не позволяло. Так же как понимал, что Марфа — порывистая, страстная, живая, как настоящее пламя. Сейчас мы поговорили, но уже завтра она могла бы отправиться в родные места сама, чтобы восстановить справедливость. Я хотел обеспечить ей поддержку и гарантии, что все получат по заслугам.

Мне хотелось дать ей самое лучшее — чувство уверенности и защищенности в том числе.

Именно сейчас, глядя на маму, я понимал, как мы все-таки с ней похоже. Я тоже местами толстокожий носорог, прущий напролом, как моя мама.

Как говорится, от осинки не родятся апельсинки, но теперь я, наломавший дров, намеревался отстраивать заново — и себя, и Марфу, и загладить вину перед теми, кто пострадал случайно.

***

Спустя время

Мама дала понять, что все готово к аресту тетки Марфы.

Я уже знал, что не ошибся в предположениях, Марфа сама поквитаться хотела, но мама уговорила ее подождать. Удивительно, но две мои самые любимые и дорогие сердцу женщины кое-как сносно общались. Сухо, скупо и больше по делу.