— Слушай, дай мне какие-нибудь штаны. Пожалуйста, — наконец выдал он.
— Сейчас прямо! — я только разогналась. — Голым отсюда пойдешь!
— Ты чего такая злая?
— А ты, мать твою, добрый! — рявкнула я. — Чужую жену шпилить в отсутствие мужа — это просто образец добродетели. Сейчас зарыдаю от умиления!
— Если что, я не знал, что она замужем! — ответно вдруг рявкнул мой «гость».
Глава 1
— Кефир, фу!
Кто бы меня слушал… Да я сама себя не слышала! В ушах стоял какой-то дурацкий звон, ноги подгибались, сердце колотилось. А в голове только одна идиотская и неуместная мысль: «Да, я не Гай Юлий Цезарь!».
Потому что он бы мог все это вывезти. Ну, то есть, делать сразу несколько дел одновременно этот дядя умел. А я… А что я? Ну попробуйте не уронить из рук таз с только что постиранным бельем, удержать другой рукой рвущегося в бой мейн-куна и при этом не хлопнуться в обморок. Никогда за мной такого желания — я про обморок! — не водилось, а сейчас очень хотелось. Зачем, спросите вы?
Так, обо всем по порядку.
Я пришла с работы, в умеренно затраханном состоянии, которое смягчало только то, что сегодня пятница, и на выходных у меня нет — аллилуйя, в кои-то веки! — дежурств. Целых два дня выходных. Роскошь же? Роскошь! Но я по привычке стала шуршать — а, может, не по привычке, а чтобы уж сегодня все переделать, а завтра — завтра, в субботу! — ничего не делать! Только спать, спать, спать. Потом валяться, валяться, валяться. Пока голод не припрет. И только после этого встать и пойти в магазин. А то и совсем податься во все тяжкие — и заказать какую-нибудь доставку и вообще носа из дома не казать. Ради таких радужных перспектив стоило после трудового дня вечером в пятницу шуршать по дому, согласитесь? Я и шуршала. Загрузила стиральную машину с форменной одеждой, перемыла посуду, пол тоже попался под горячую руку. Кефир предусмотрительно наблюдал за моей суетой с дивана, периодически неодобрительно потряхивая кисточками на ушах.
В общем, когда я, выгрузив в красный пластмассовый таз содержимое стиральной машины, состоящее преимущественно из моих рубашек, штанов и носков, вышла на балкон, дабы развесить белье — там догорал долгий июньский день.
И если бы только он! Прижавшись к стене дома, в лучах предзакатного солнца на моем балконе загорал какой-то нудист! Натурально нудист! Из одежды на парне были только смарт-часы и тату на груди. Самое ценное он прикрывал ладонями обеих рук и смотрел на меня совершенно ошалевшими глазами. А я — на него. И тут с низким утробным урчанием, от которого даже у меня волоски на руках дыбом встали, мимо моих ног протиснулся Кефир.
Ну, а дальше… дальше я подумала про Гая Юлия. Потому что одной рукой я ловила таз с бельем, другой — тринадцатикилограммового мейн-куна, и при этом пыталась сохранить сознание, которое пока плохо справлялось с фактом наличия на нашем с сознанием и подсознанием балконе голого мужика и орало: «Маньяк! Насильник! Извращенец!».
Маньяк-насильник-извращенец при виде Кефира забился в угол балкона и явно из последних сил пытался мимикрировать — вмазался в стенку, практически вошел в нее, растворился и слился с облицовочной плиткой. Но рук при этом с паха не убирал — видимо, полагал, что Кефир в первую очередь вцепится именно туда. А я ничего не полагала — я таки бросила в другой угол балкона таз с бельем и оттаскивала мейн-куна, который почуял соперника на своей территории, уже двумя руками. Тишину нарушало только мое пыхтение, шипение Кефира и птички. Да, какого-то черта на дереве рядом с домом расчирикались птички-самоубийцы. Наверное, они, в конце концов, и отвлекли внимание Кефира, и я сумела-таки вытолкать кота за балконную дверь и закрыть ее.
Кефир тут же запрыгнул в комнате на подоконник, уставился на меня своими ярко-желтыми глазами и осуждающе затряс кисточками на ушах. Ладно, с обиженным мейн-куном, который, по мнению моей маменьки, мне вместо мужа и только мужиков распугивает, я разберусь потом. У меня сейчас маньяк-насильник-извращенец на повестке дня первым пунктом!
Я толкнула ногой таз, выправляя его накренившееся положение, нервно заправила за ухо прядь волос и начала медленно оборачиваться. Внутри очень надеясь на то, что мне это все… ну, просто показалось. На фоне трудового перенапряжения на работе. Или новый антисептик с какими-то присадками, от которых любопытная побочка. Ну, или… этот… три-в-одном… таки смог окончательно раствориться в облицовочной плитке. И вот я сейчас обернусь, а его там нет. Никого, кроме меня, нет на моем собственном балконе!
Я, задержав дыхание, обернулась. И шумнув выдохнула. Голая и здоровенная — последнее я только сейчас заметила! — детина с моего балкона никуда не делась! Стоял, вжавшись в угол балкона, по-прежнему прикрывая свое добро ладонью с поблескивающими смарт-часами, и смотрел на меня.
Смотрел на меня знаете с каким выражением? Ну, вот из серии: «Чего стоим, кого ждем?». То есть как будто ждал, что я сейчас ему что-нибудь скажу. Как будто это я должна давать объяснения, какого, собственно, черта? Как будто это я оказалась нагишом на чужом балконе! Да со мной такое в принципе не могло произойти. А этот…
— Ты кто такой? — подбоченилась я.
— Поклонник.
— Чей?
— Твой.
Так. Либо меня держат за идиотку, либо он обкуренный.
— Если поклонник, где цветы?
— Вот, — ткнул он себя в грудь. Татуировка на его груди состояла из каких-то замысловатых орнаментов, которые можно при определённой доле фантазии принять за цветы. А можно — за носорога.
— Я сирень люблю, — с другого боку подбоченилась я. — Где сирень, поклонник?
Он сделал робкий шаг вперед, мотнул головой в сторону перил балкона и спросил неуверенно:
— Там?
Внизу, под балконом, у меня действительно росли пышные кусты сирени. Но это же совершенно не то!
Нашему диалогу о сирени помешали звуки с соседнего балкона. Там хлопнула дверь и громкий мужской жизнерадостный голос произнес:
— Леська, здарова!
Мы замерли оба. Мой голопузый поклонник снова вжался в стену, побивая все свои предыдущие рекорды по части врастания в вертикальные поверхности.
С соседнего балкона потянуло табачным дымом, и оттуда снова заговорили мужским энергичным голосом.