Люси покачала головой, осуждая торговца с супругой, и продолжила рассказ:

— Пошла бедняжка, куда глаза глядят, добрела до ломбарда — серьги заложить, чтоб хоть какие серебряки выручить, а там или в работный дом, или служанкой в трактир. Думала про то и ревела в голос. Сами знаете, что бывает, коль молодая девка одна остается. А в ломбарде жестянщик забирал вещицы подешевше, какие не выкупили, чтоб почистить, подлатать да продать с выгодой. Увидел ее. Она и сейчас красавица, а тогда еще краше была. Так он сразу к себе женой позвал, чтоб честь по чести. Она и согласилась. Все лучше, чем… — Люси осеклась, — а человек он добрый, хоть и неученый. Повезло ей с жестянщиком. Первенца ее как своего растит, разницы не делает, все детки одно едят и одно носят. Да, разок-другой на неделе в кабак заглядывает, так ведь не буйный, домой дойдет и спит, только сапоги с него снять надо. А вам-то не жестянщика присмотрят, вам что получше найдут. Так что, вы, госпожа, не переживайте. Матушка у вас хорошая, и все наладится. И ребятеночка не волнуйте, чтоб здоровенький был.

Илона снова вытерла глаза и кивнула Люси. Та понятливо удалилась. Слезы полились вновь. Да, она должна поблагодарить Звезды, что ее не скинули с поезда-судьбы, и класс «вагона» у нее пусть не первый, но второй, чистый, удобный, и в попутчики ей абы кого не навяжут. И правда, не жестянщика, с которого надо сапоги снимать, но… Звезды! Дуглас был не единственным, кто за ней ухаживал. Принимая его знаки внимания, выделяя его из остальных, она сделала свой выбор, свой собственный, никто ей не указывал, никто не тянул ее, никто не сажал на скамью в вагоне — мол, вот твоя жизнь, ее и живи.

Ее последним собственным решением было разорвать помолвку, а впрочем… разве это решение? Ей и выхода другого не оставили. И вот теперь она ждет, куда ее привезет ведомый другими поезд.

Илона подошла к кустам с редкими желтыми листьями. Что она могла сделать, чтобы не оказаться бессловесным пассажиром? Не пить вина? Дуглас придумал бы что-то еще, и скорее всего, нечто похуже. Илона быстро прогнала мысли о том, что мог бы выдумать Дуглас — не хватало еще разрыдаться средь бела дня во дворе.

Она вернулась в дом. Судя по голосам из гостиной, матушка и госпожа Эббот все еще беседовали. Бу-бу-бу… бу-бу-бу… бу-бу-бу… Будто колеса стучат. Не заметив Илоны, Люси прошла в гостиную с новой порцией чая и захлопнула за собой дверь — словно отрезала кабину машинистов от пассажирского вагона. Нет, спрыгнуть с «поезда» Илона не решится. Ах, если б можно было пробраться в кабину и взять рычаги в свои руки и… Что дальше, Илона не придумала, но на мгновение почувствовала в руках теплое темное дерево рукояти, такое, как она видела однажды сквозь закопченное стекло маговоза, когда они с матушкой быстро-быстро шли по перрону, торопясь успеть до свистка.

Если б можно было…

Матушка собиралась гостить неделю. Она бойко раздавала указания Люси, не обходила советами саму Илону и надолго запиралась с госпожой Эббот. На четвертый день ожидали к чаю приятельницу хозяйки дома с семьей. Услышав об этом, Илона насторожилась.

В условленный час дверь распахнулась, и Люси провела в гостиную семейство Боскет — вдовствующую мать и сына лет двадцати пяти. Согласно городским сплетням, при жизни господина Боскета семья жила на широкую ногу, а теперь ренты хватало только на достойную, но скромную. Эти ценные сведения Илона услышала от молочницы, чей доход, разумеется, был намного ниже, но увы! Немало людей втайне радуются чужому падению, даже если продолжают смотреть на упавших снизу вверх; а может, именно это делает радость еще слаще.

Госпожа Боскет оказалась величественной особой, чуть полноватой, что придавало ей пущей внушительности. Очевидно, в молодости она была вполне миловидна. Нынче же ее портило чересчур строгое платье стального цвета и чопорно поджатые губы. В воспоминаниях Илоны всплыл облик суровой служительницы в лечебнице Пресветлого Гумберта, куда однажды угодил младший брат после катания на пони. Внутренне поежившись, снаружи Илона удерживала копию матушкиного выражения «светское радушие средней крепости».

Молодой Боскет показался бы симпатичным, если бы не скошенный подбородок и водянистые глаза, словно потерявшиеся на невзрачном лице. Увидев Илону, он приосанился, развернул плечи и поклонился. Сел, впрочем, рядом с матерью.

Илона напрягла память. Та же молочница рассказывала, будто бы молодой Боскет уезжал в университет, но не выдержал первых же экзаменов и даже диплом младшего законника не получил. Перенять дело отца он тоже не смог и подвизался на должности писаря в конторе дальней родни.

Потек приличествующий чаепитию светский разговор. Обсудили украшение площади к празднику, свежий скандал с инспектором по надзору за школами при храмах, качество квакиса у разных кваксеров — госпожа Эббот, разумеется, превозносила товар дядюшки Фирца. Матушка неосторожно удивилась, откуда в городке такое пристрастие к этому странному напитку, и ей наперебой рассказали старинную легенду о живой воде, вернувшей целую команду призрачного корабля с полпути на тот свет. Разумеется, водой этой был квакис. Далее госпожа Эббот и госпожа Боскет заспорили о преимуществах того или иного рецепта — даром, что ни одна из них квакис собственноручно не делала, но как и все шинтонские хозяйки, дамы были осведомлены обо всех подробностях.