Шрифт:
Мне показалось, что историю с рогатиной Уот рассказывает не в первый раз.
– Ты своего будишь? – Уот наклонился ко мне. В единственном глазу адьярая горело сочувствие. – Ты его буди, ладно? Дядя Сарын говорит, родителей чаще будить надо. У тебя есть рогатина? Хочешь, подарю? Знаешь, как твой папка обрадуется?
Я очень живо представил себе эту картину. Папа на веранде, пьет кумыс. Ноги на перилах, укутаны дохой. И тут я с рогатиной.
– Вряд ли, – сказал я. – Вряд ли он обрадуется.
– Обрадуется, – заверил меня Уот. – Схватит колотушку и за тобой: буо-буо! Если догонит, еще больше обрадуется. Он у тебя болеет?
– Нет.
Я испытывал странную неловкость. Уотов отец болеет, мой – нет, и я же почему-то виноват.
– У меня и мамка болеет, – вздохнул адьярай. – Печёнка у нее. Что ни съест – тощей занозы. Я ей говорю, мамке-то…
– Давай вырву, – сдуру болтанул я.
– Ну! Откуда знаешь? А ты умный, всё на лету хватаешь. Говорю: давай вырву, пусть новая отрастет! Нет, не дает. Ругается: тебе бы только рвать! Тимиру, старшему, дает, а мне – ни в какую…
– Тимир? Это твой брат?
– Ну!
– Он кузнец [30] ?
– Ну! Самый лучший кузнец!
– Твоя мама дает ему рвать печёнку?!
– Почему печёнку? – изумился Уот. – Зубы он ей рвет! Он всем нам рвёт, если гнилые. У него пальцы – во! Клещи! Хвать, круть…
Адьярай ухватил в воздухе зуб-невидимку, покрутил и дернул.
– Нравится?
– Ага…
Я подумал, что ни за что не позволил бы самому лучшему Тимиру рвать мне зубы. Лучше всю жизнь кашу есть.
30
Тимир – Железный. Традиционное имя для кузнецов.
– Вот! – Уот распахнул пасть. Левый клык адьярая, а также коренные зубы рядом покрывала бурая короста ржавчины. – Тимир нам и новые вставляет. Сам кует, сам вставляет. Знаешь, как он вставляет? Лучше всех! Только дорого очень…
– Дорого?
– А ты думал, он нам даром вставляет?
– Вы же братья!
– Братья! Любимые братья! С кого и возьмешь, если не с брата…
– С меня Мюльдюн ничего не берет…
– Значит, не любит! – уверенно заявил Уот. – Наш Тимир всех в семье любит. Папу, маму, меня – очень! А пуще всех – нашего старшего среднего. Он ему и верхние зубы вставил, и нижние, и в три ряда…
– Кому вставил?
– Старшему среднему. Алып Хара – слыхал? Он, знаешь, какой?
– Самый лучший? – предположил я.
– Точно! Говорю же, умный ты. Алып Хара у нас красавец. Головы – три! Ног – шесть! Рук – шесть! Долбежки, колотушки! И все вихрем крутятся, и руки, и ноги… Девки без ума! Дуреют прямо, девки-то…
– Шесть ног? Зачем?
– Как зачем? Две – подпорки. Две – с копытами! Две – багры! Понял?
Я на всякий случай кивнул.
– Хорошие они, – признался Уот. Единственный глаз его заблестел слезой. – Все хорошие. И мамка с папкой, и Тимир с Алыпом. И сестричка, девка-визгунья [31] . Семья! Лучше нашей семьи век ищи – не сыщешь. Понял?
31
Сестру Уота Усутаакы действительно зовут Девка-Визгунья – Кыс Кыскыйдан. Но Юрюн еще этого не знает.
Вот тут меня и заело.
– Сыщешь, – сказал я. – У меня брат знаешь какой?
– Какой? – заинтересовался адьярай.
– Самый сильный, вот какой!
– Мюльдюн, что ли?
В голосе Уота звучало откровенное презрение.
– Почему Мюльдюн? – я улыбнулся. – Нюргун! Самый лучший [32] !
Позже, став взрослым, я часто размышлял: почему я решил спрятаться именно за Нюргуна? За брата, которого никогда не видел? В чьем существовании был уверен не до конца?! В конце концов, проще было бы обидеться за Мюльдюна. Вступить с Уотом в спор, доказать, что Мюльдюн-бёгё никак не хуже зубодера Тимира или Алыпа-шестиножки. Почему Нюргун? Объяснение мне дал дядя Сарын, которому я признался в ночной беседе с Уотом Усутаакы. То, что известно, сказал он, всегда слабее того, что неизвестно. Бледнее, ущербней, проще. Неизвестность – вот единственная настоящая сила. Она кого хочешь в дугу согнет. Поэтому сказители не рассказывают слушателям все, что знают. Многозначительный намек – оружие, бьющее без промаха. Понял, дружок? Я ответил, что понял – и, кажется, соврал.
32
Стоит напомнить, что имя Нюргун означает Самый Лучший.
Мы проговорили с адьяраем до утра. Нюргун в моем изложении сотрясал землю и раскалывал небеса. Исчезновение из колыбели я обставил, как героический побег младенца-великана. А что? Обычное дело. Не из юрты ведь бежим, из Бездны Смерти! Уот ухал, охал, цокал языком. Ну да, сказал он, когда я объяснил, что не знаю, где сейчас Нюргун. Ну да, ты еще маленький. Станут тебе докладывать, кэр-буу!
Я и представить не мог, чем обернется мой рассказ в будущем.
– Ты мне нравишься, – сказал Уот, когда я уже собрался лезть вниз с арангаса. – Ты хороший. Ты хороший. Ты очень хороший. А знаешь, почему ты хороший?
– Почему?
– Ты слабак. Потому и хороший.
Я обиделся. А зря.
3. Дорога в небо
– Три дня, – бурчит Мюльдюн себе под нос. – Три дня…
И вздыхает.
Облако под ним идет волнами, как молочное озеро под ветром.
– Три дня, – согласно вздыхаю я.
Мотылек косится на меня, но с шага – вернее, с рыси – не сбивается.
До горы Кюн-Туллур мы добрались быстро. Коней, вроде, не гнали, и раз – уже на месте. Я и оглянуться не успел. Тут Мюльдюн отдал вороного Баранчаю, блестящий слуга поехал обратно, а брат вызвал свое облако. Правда, у Мюльдюна не сразу получилось – три праздничных дня даром не прошли даже для него. Что уж обо мне говорить?