Но дядя Сарын-тойон всегда ко мне мирволил.

– И в кого же?

Они сидели рядышком – Первый Человек и светлая Айысыт, касаясь друг друга. Лиц не разглядеть – ночь, знаете ли. Впрочем, света звезд хватало, чтобы увидеть: плечи Айысыт поникли, руки безвольно лежат на коленях. Маленькая, хрупкая, усталая женщина. Выжатая тряпка, честное слово. Оказывается, она все время была в родильной юрте. Мы ели, пили, а она… Хоть бы за стол ее пригласили – молочка выпить, дух перевести! Ладно, дяде Сарыну виднее. А может, он звал, да она отказалась…

– В богиню.

По словам дяди Сарына, верней, по черной подкладке этих слов выходило, что превратиться в богиню – хуже некуда. Погодите! Как это – превратилась? А кем она раньше была?

– Только сейчас заметил?

Мне представилось, как губы светлой Айысыт складываются в улыбку. Грустную-прегрустную. Аж в носу защипало.

– Мы давно не виделись, Ахтар.

– Давно, Сарын.

– Я, считай, нашел тебя заново. И вижу, что не нашел, а потерял. Где та Ахтар, которую я знал?

Да вот же она, едва не крикнул я. Вот! Рядом с тобой на бревне сидит!

– Где я, Сарын?

– Да, где?

– В каждой роженице.

Богиня расправила плечи. Сбросила усталость, как грязную шубу:

– В каждом новорожденном. В каждом его крике!

– Допустим, – вздохнул дядя Сарын. – Красиво сказано, и даже правда. Скажи мне, Ахтар: ты еще способна принять роды?

– Спроси у своей жены!

– Спрошу позже. Усохни, Ахтар, и ответь мне еще раз, по-человечески: ты способна принять роды? По-настоящему?

– Идиот. Кретин. Безмоглозлый надоеда. Я приняла роды у Сабии самым настоящим образом. Было кровотечение, но я его вовремя остановила… Как видишь, не разучилась.

– Ну хорошо, приняла. Я тебе благодарен – ты даже не представляешь, как! И точно так же ты не представляешь, как приняла эти роды. Умение у тебя осталось, не спорю, но знание ушло.

– Чепуха! Я знаю, я отлично знаю…

– Знаешь? Какие у Сабии были осложнения? Как ты с ними справилась? Сможешь объяснить? Передать свои знания другому? Научить тому, что умеешь?

Ахтар Айысыт долго молчала – совсем как Мюльдюн, когда брат обдумывал ответ.

– Говорю тебе, кровотечение. У Саб было кровотечение. И еще узкий таз. Дети с трудом выходили. Я помогла. Справилась!

– Какое у нее было кровотечение? Гипотоническое?

– Отстань!

– Преждевременная отслойка плаценты?

Дядя Сарын ждал, и зря. Светлая Айысыт как воды в рот набрала.

– А я ведь даже не врач, Ахтар. Так, нахватался по верхам… Ты спасла Саб и детей, но объяснить, как ты это сделала, уже не можешь. Ты везде и нигде. Ты умеешь, но не осознаешь свои навыки. Тебе это даже не интересно. Ты – светлая Айысыт, и тебе это нравится. Не спорь, нравится. Слышишь, храпит? Ему тоже нравится быть исполином. Я бы попросил тебя усыхать почаще, но, боюсь, уже поздно. Да ты и не станешь…

Я собрался с силами, ухватил себя за шкирку и потащил прочь. Не для твоих ушей этот разговор, Юрюн-боотур! Уши горели, но противились: ловили каждый звук. Храп Уота прервался, и я успел услышать:

– Ты прав, Сарын. Поздно.

– Жаль.

– Сам знаешь, как мы здесь выживаем.

– Выживать можно по-разному, Ахтар. Можно так, что перестаешь жить.

Тут Уот захрапел пуще прежнего.

– Мюльдюн, что это?

Брату надоело гнать сани. Он придержал свое облако, и я на Мотыльке вырвался далеко вперед. Пришлось возвращаться. Теперь Мотылек идет легкой рысью бок о бок с Мюльдюновыми санями. Во время скачки я ничего по сторонам не замечал: все вокруг размазалось ровным слоем, так быстро мы неслись.

А сейчас замечаю.

В стене, в трех шагах от нас – вход в другое ущелье, поуже. Оно рассекает скальную твердь сверху донизу. А это что? Коновязь?! Из черного камня вырастают три золоченых столба, украшенные затейливой резьбой: два справа, один слева от входа. На вершине каждого – по орлу с раскрытым клювом. Орлы здоровские, лучше живых! Глаза зеленью горят – точь-в-точь огоньки на нашем камельке. Или у мастера Кытая в Кузне. Или на железных колыбелях в Елю-Чёркёчёх…

– Вход. На Третье небо.

Точно! Мог бы и сам догадаться. Три столба – Третье небо, ясное дело. Выходит, два мы уже промахнули?

До следующего неба едем молча. От скуки я глазею по сторонам, хотя любоваться в Сиэги-Маган-Аартык нечем. В стенах время от времени попадаются круглые штуки – вроде мутно-белых глаз. Замуровали адьяраев-одноглазов, вот бельма наружу и торчат. Ага, четыре столба. Резьба другая, на верхушках вместо орлов – совы. Четыре сидят, а одна, живая, из ущельица вылетает. Я сразу понял: никакая это не сова. Здоровущая, с кобылу величиной, и белая-пребелая, аж глазам больно. Удаганка [34] в облике, вот это кто. Для удаганки в птицу превратиться – обычное дело.