— А-а-а… Понятно. Значит, вред, говоришь, от жидкого серебра?

— Вред, государь. Смертельный.

— Так лекари и меня ртутью потчуют. И я умру, что ли?

Иван Грозный воззрился на меня широко раскрытыми глазами. Я хотел сказать, что «мы все умрём», но от «чёрного юмор» воздержался и промолчал.

— И они знают об этом? — снова посуровел Иван Васильевич.

— Скорее всего, знают

— Так почему дают эту… ртуть?!

— Видимое излечение от простуды и нагноений, которое ты требуешь вылечить, перевешивает их страх, что пациент умрёт. Страх не угодить тебе сильнее. Когда ЭТО случится, — я выделил слово голосом, — никто не знает. Одного ртуть убивает быстро, другого медленно. Вот видишь, царица уже слегла, а ты ещё здравствуешь.

Глаза государя вспыхнули, вызверились, брови сошлись на переносице, грудь задышала глубоко из горла вырвались хрипы.

— Убью! На кол! Порежу на ремни! В масле сварю! — зарычал он.

— Ты, государь, лучше пошли кого-нибудь, чтобы остановить врачевание, пока я лекарства не посмотрю.

— Уверен что полегчает?! — царь посмотрел на меня сурово.

Я отрицательно покрутил головой.

— Я слышал про пророчество северных волхвов. Дед сказал. Что ты теряешь? Сроки определены свыше.

Царь зарычал и закричал.

— Не хочу! Не хочу, чтобы она умирала! Если этих лекарей нельзя пускать к Насте, тогда кого?

— Почему, нельзя? Может они и не ртутью её лечить будут? Может и царица не от ртути занемогла? Я же не знаю!

— Так что же ты?! — Воскликнул царь и замахнулся на меня рукой.

Вероятно по моим глазам он понял, что ударить по мне он не сможет.

— Грозен ты, государь, но всегда ли справедлив? — подумал я, но сказал: — Скажи, государь, я виновник болезни царицы?

1 — Сцеплялка-свалка — разновидность кулачного боя на Руси.

— Хватит меня словесами опутывать! Зело горазд, погляжу! — почти крикнул Иван Грозный. — Ступай к царице и посмотри, что хотят дать ей лекари английские?! Не велел я ей ничего пить до моего прихода. Ступай, давай! Найди… Хотя нет!

— Василий! — крикнул он, и в открывшуюся дверь заглянул рында. — Сопроводи отрока боярина Фёдора к царице в Александровскую слободу. Дьяк!

В дверях появился мужик с коробкой побольше шахматной.

— Пиши, дьяк, подорожную на… — царь задумался. — Одну на сына боярского Григория Васильевича Баранова, де из Москвы направляется в город Слобода в кремль Елены Глинской. Сопровождает отрока — боярина Фёдора Никитича Захарьина к царице с поручением от царя и великого князя всея Руси Ивана Васильевича. Сего дня. Подпишись сам. А другую на этого же Фёдора, де направляется с моим поручением на словах… Ну, ты понял?

— Понял государь! Исполню. Точно — отрока боярина?

— Я сказал!

— Понял, государь.

— Я подпишу вторую грамоту!

Дьяк метнулся к кафедре, стоявшей в углу ближе к окну, положил и открыл свою коробку, разложил бумагу и стал быстро чиркать по ней пером. На первую грамоту вскоре он приложил к воску свою печать, другую поднёс, положив на коробку, к царю. Тот черкнул свою подпись, снял с пальца перстень и, подождав, когда на грамоте образуется лужица чёрного воска, приложил к ней печать с единорогом. Видел я её у него такой перстень на правой руке.

— Ступай! В слободе буду вечером. Там с царицей Сильвестр… Скажи ему, чтобы пристроил тебя хорошо и рядом с Иваном моим. Григорий, проследи, чтобы не обидели отрока.

— Слушаюсь и повинуюсь, государь!

Из того же ящика дьяк ловко свернул грамоты, используя деревянный шаблон, и вложил их в два кожаных пакета, типа сумок, с завязками. Баранов первым взял пакет, в след за ним к дьяку подошёл и я. Ноги мои дрожали, рука тряслась.

— Григорий Васильевич, сопроводи его до двора Головина Михаила Петровича, пусть вещи свои возьмёт, но сначала моему оружейничьему доложи и лошадей возьмите.

— Деду надо сказать, — дрогнувшим голосом сказал я.

— Я сам скажу. Вместе приедем.

Выйдя из царских палат, я едва держался на ногах. Меня так колотило, что Баранов спросил:

— Идти-то сможешь?

Я молча, ибо всё ещё не мог говорить, кивнул, стуча зубами.

— А скакать верхом? Или коляску взять?

Я покрутил головой и наконец-то выдавил:

— Коня.

— Большого или обычного? Нам бы на равных скакать. До Фёдоровского яма на малом конике разом не доедем. Придётся не доезжая десяти вёрст в сельце ночевать, — он пожал плечами. — Ни то ни сё. Да и далее, после Сергиевого посада тоже встать придётся. Две ночёвки получиться. А государь своим поездом нагонит, осерчает.