Ревун уставился на меня честными глазами, налитыми кровью, и я едва не отвел взгляда. Мне было стыдно. Мертвый царь ракшасов, оказывается, спешил ко мне за помощью, брата моего на загривке тащил-надрывался, а я - Марутов по тревоге поднимать да за ваджру хвататься!

– Мои парни, ясно дело, следом увязались, - продолжает Десятиглавец, мало интересуясь душевными терзаниями Индры.
– Выбрались мы на пути сиддхов, у кого дорогу ни спросим - все от нас шарахаются. Хорошо, я колесницу твою заметил и вот этого.
– Ра-вана кивнул на моего суту.
– Мы к нему, а он от нас! Ну, тут я и смекнул, куда он своих кляч погонит… Пришлось поднажать, чтоб из виду не упустить. Так и добрались, - заканчивает рассказ царь ракшасов.

И устало вздыхает полной грудью.

Тем временем Словоблуд с сыном, хлопотавшие над Опекуном, наконец поднимаются с земли.

– Ну, что с ним?!
– выдыхаем мы с Раваной в один голос.
– Жив?

Брови Словоблуда изумленно ползут вверх. Не иначе на лысину забраться решили.

– С каких это пор суры умирают, Владыка? Он без сознания. Хорошо бы привести его в чувство… амриты чашечку… Мы попробуем, но лучше послать за Ашви-нами-целителями или за лекарем Дханвой.

– А заодно белого Айравату привести, - хмыкаю я, облегченно вздыхая.
– Этот когда трубит - мертвые встают!

– Могу я крикнуть, - тут же вносит предложение верный Матали.
– Ты же знаешь. Владыка, с моим даром…

– Если ты крикнешь, Опекун попросту оглохнет. Да и мы с ним заодно, - остудил я своего суту.
– Уж лучше пусть Айравата постарается. Зря мы, что ли, слоника из океана мутовкой вытряхивали? А ты, Матали, гони к казармам: пусть кто-нибудь из дружины едет искать Ашвинов, другого пошли за Дханвой, и еще кого-нибудь, чтоб привел слона. Мы же, в свою очередь…

– Здорово!
– Мне на плечо бухается когтистая лапа, прерывая речь.

Я оборачиваюсь и чуть не лобызаю в клюв гарудо-образного ракшаса, который препирался со мной еще в Вайкунтхе.

– Ну, ты даешь!
– восторгается клювастый.
– Наш пострел везде поспел! Слушай, ты не знаешь, где тут Индра? Всю жизнь мечтал хоть одним глазком на него взглянуть - так, может, после смерти доведется?

Ну конечно! Спутники Раваны к нашим разговорам не прислушивались, глазея все это время по сторонам, и вот теперь клювастый узнал во мне знакомца.

– Гляди, - благодушно разрешаю я, выпячивая грудь.

В ответ ракшас заходится хохочущим клекотом, отчего еще больше начинает напоминать Гаруду в приступе веселья.

– Ну, шутник! Ну, зубоскал! Что мне на тебя лыбиться? Мне Индру подавай!

– Это Индра, богохульник… - шепчет ему Словоблуд, делая страшное лицо.

– Врешь, старый хрыч!
– В голосе клювастого прорезается некоторое сомнение.
– Он мне сам говорил: ракшас, дескать, потомственный… разве что булки любит…

Равана, усмехнувшись, приходит мне на помощь:

– Владыка, где прикажешь разместить моих подчиненных?

Клювастый меняется в лице (если только его рожу можно назвать "лицом"!) и оторопело бормочет:

– Так ты и взаправду… тово… Владыка Индра? Ну, суры-асуры, угораздило влипнуть…

Однако бухаться на колени он и не думает. В общем, правильно, потому что только коленопреклоненных ракшасов, возносящих хвалу Громовержцу, мне сейчас и не хватало!

– Матали, - окликаю я моего суту, готового умчаться в любой момент, - проводи этих достойных ракшасов в казарменную кухню. И пусть их там накормят до отвала. Молока не давать! Козлятину пусть жарят или еще чего… Скажешь: я лично велел!

Восторженный галдеж оглашает окрестности, а клювастый нахал бухается-таки на колени.

– Владыка! Истинно, Владыка Индра! Верую! Всем сердцем!

– Да иди уже, иди!
– отмахиваюсь я от уверовавшего ракшаса, однако тот не отстает.
– Иди, говорю, а то все без тебя съедят!

И клювастый вприпрыжку уносится догонять колесницу со товарищи.

Я смотрю ему вслед и думаю о том, как мало нужно для счастья отдельным существам.

А мне что, много надо?!

Время идет, я стою, и втайне мне хочется, чтобы так оно продолжалось всегда: тишина, бессмысленный покой, заботы ждут, пока Индра соизволит обратить на них внимание…

Время идет.

– Шевелится, что ли?
– бормочет за моей спиной Равана, разглядывая тело Опекуна.

И почти сразу выясняется, что не перевелись еще в Первом Мире Громовержцы.

Небо в очередной раз разверзается (ну что это за путь сиддхов такой, с которого все прямо на голову валятся?!), и из прорехи с оглушительным клекотом рушится Лучший из пернатых!

Разумеется, первое, что замечает Проглот: над бесчувственным Опекуном Мира склонился Равана. Вот-вот проклятый неблагодарный ракшас свернет шею обожаемому господину! И орел наш немедленно кидается на защиту Опекуна, всем телом отшвыривая Деся-тиглавца в сторону.