На черновике незаконченной статьи я написал рядом два имени, соединил их стрелкой. Острие упиралось в Андрея. И начал медленно пририсовывать острый уголок к началу ее, целясь теперь в Кешу. Сейчас придумаю, как сумеет первый выйти на второго, камень с души сниму — и смогу снова взяться за редакционное задание. Придумывалось, однако, плохо, ничто путное в голову не лезло. Заглянула мама, сказала, что зовут меня к телефону. Светкиного звонка я уже не ждал, отвлекаться не хотелось, осталось только пожалеть, что не предупредил маму отвечать всем, что нет меня дома.

Звонил Леша Провоторов из «Вечерки». Обрадовался, что я — в воскресный-то вечер! — дома, ему нужна была пишущая машинка. Жили мы по соседству, когда-то я, пока не удалось приобрести собственную, просил у него. Теперь Леше срочно понадобилось что-то напечатать, а его забарахлила. Дать я ему машинку не мог — объяснил, что к утру надо сделать статью, но звонок этот пришелся очень кстати. Едва положил трубку, сообразил, что Кеша, по идее, должен был оставить Андрею номер телефона — не свой, понятно, — по которому в случае крайней нужды его можно разыскать. У какого-нибудь нейтрального даже, не задействованного человека, диспетчера. О такой методе я где-то читал.

Мелочь, казалось бы, пустяк, — а сразу мне дышать легче стало. Я уже представлял себе это: Андрей выскакивает на улицу, бежит к телефону-автомату, набирает тот самый номер, следящий за ним Юрка Гоголев прячется за ближним газетным киоском…

Сунув дежурному на выходе подписанный Крымовым пропуск и закрыв за собою высоченную и тяжеленную дверь, Андрей выбрался на волю. Холодный, сырой уличный воздух показался ему удивительно приятным и желанным, просто живительным после следовательского кабинета. Кисло улыбнувшись этому переползавшему из одного милицейского чтива в другой штампу, Андрей облегченно выдохнул, встряхнулся и поспешил прочь от весело раскрашенного в желтый и белый цвета массивного здания, высматривая телефонную будку. Мир вокруг чуть посветлел. Еще недавно казалось, что выхода из тупика уже нет и Крымов лишь зачем-то играет им, как сытый кот пойманным мышонком. Особенно, когда начал будто бы между прочим — знаем мы эти штучки! — интересоваться Кешей. А появление милицейского мальчишки, подозрительная его записочка — вообще доконали. И пока сидел на жесткой скамье в коридоре, ждал, когда снова вызовут, совсем пал духом. Лихорадочно обдумывал неминуемые вопросы Крымова, свои ответы на них. И очень сомневался, что отпустят его подобру-поздорову.

Концовка разговора в кабинете, однако, несколько обнадежила. Вновь вошел в него набычившимся, напрягшимся, готовым к самому худшему, но вопросы последовали какие-то незначительные, малосущественные. В основном почему-то о Галкином университете. О Кеше — ни слова больше. Все это было явно неспроста, что-то за этим определенно скрывалось, но главным сейчас было другое: его отпустили, даже подписки о невыезде не взяли, можно успокоиться, все взвесить, но прежде всего — объясниться с Кешей. Номера телефонов Андрей запоминал хорошо, в записную книжку мог не заглядывать. К тому же этого номера там и не было — Кеша предупредил, что, учитывая некоторые обстоятельства, такой номер доверять книжке не следует. И многозначительно при этом улыбнулся. Андрей и раньше подозревал, что Кеша — птица высокого полета, может быть, даже очень высокого, тогда же получил возможность убедиться в этом окончательно.

— Слушаю, — прозвучал в трубке надтреснутый старческий голос — не разберешь сразу, мужской или женский.

Андрей назвался, попросил позвать — с трудом дозволил себе сейчас подобною фамильярность — Кешу и услышал в ответ, чтобы перезвонили через полчаса. Тут же послышались короткие частые гудки.

Андрей расстроился. Полчаса — это пропасть времени. Нетерпение сжигало его, одолевало беспокойство, — ждать столь долго не хватало сил. Выбора, однако, не было. Он медленно повесил на рычаг надсадно воющую трубку, вышел из холодной, с выбитым стеклом кабинки. Ощутил вдруг резкие, сильные позывы голода, вспомнил, что с самого утра ничего не ел, зашарил по карманам. Набралось почти полтора рубля, и Андрей, радуясь возможности с пользой убить время, зашагал к столовой на углу.

Ровно через тридцать минут, ощущая чугунную тяжесть в желудке после быстро проглоченной котлеты с макаронами, снова позвонил. Ответил тот же голос, сказал, чтобы через тридцать минут Андрей ждал возле входа в Центральный телеграф…

Услышав свое имя, Андрей закрутил головой, пытаясь разглядеть Кешу в людской толчее, пока разобрался, что зовут его из остановившегося неподалеку такси. Подбежал, сел рядом с Кешей на заднее сиденье, зеленая «Волга» плавно тронулась. Кеша ни о чем не спрашивал, Андрей же понимал, что такси — не лучшая обстановка для разговоров о посещении кабинета Крымова, тоже молчал. Машина вскоре остановилась возле городского рынка.

— Подкупить кое-что надо, — сказал Кеша, — заодно и поговорим.

Многолюдный базар не показался Андрею подходящим для предстоявшей беседы местом, но возражать не стал. Он не понял, что именно хотел «подкупить» Кеша, — тот просто ходил между рядами, ни к чему не прицениваясь, слушал, что говорит поспешавший за ним Андрей, лишь изредка оборачиваясь, коротко о чем-нибудь спрашивая. Такая манера беседовать все сильней раздражала Андрея, но по-прежнему терпел, приспосабливался. Больше всего, он заметил, заинтересовало Кешу появление Гоголева, его записка, после которой Андрея попросили из кабинета.

— И на этом всё? — без выражения спросил Кеша.

— Почти. Потом ничего интересного: то-сё, Галкино поступление летом, как часто заходила ко мне, кто от меня к ней заглядывал.

— Точно помнишь, что первым мое имя назвал он, а не ты? — Кеша наконец остановился, повернулся к нему лицом.

— Память еще не отшибло! — огрызнулся Андрей. — И знаете, мне неудобно общаться с затылком собеседника. Это что — элементарное неуважение или какая-нибудь идиотская конспирация? Мне надо хорошо, обстоятельно поговорить с вами, неужели не понятно?