10

Писалось мне в самом деле неплохо, но начала побаливать голова. Мне еще хотелось набросать, как допрашивал Глеб Андрея, я выпил таблетку анальгина, минут через десять полегчало.

Никогда не мог понять, зависит ли качество написанного от моего состояния. Бывает, так хорошо работается, слова сами на бумагу просятся, а утром прочитаешь — с души воротит. Порою же мучаешься, насилуешь себя, каждую строчку клещами из головы вытаскиваешь — а потом буковки ни одной не поправишь. Но, в любом случае, писать все-таки надо, когда пишется, иначе каторга перестанет быть не только сладкой — вообще всякий вкус потеряет. Даже с головной болью. Так что будем равняться на целеустремленного Крымова, он-то, небось, никакого послабления себе не даст, характер не тот. Не глуп Андрей, изворотлив, к тому же неминуемой кары боится за «убийство» в парке, да не устоять ему против капитана Крымова. Но нельзя, однако, недооценивать и то, что Андрей до унизительного пинка в грязь и Андрей после него — два разных человека. Такие вещи бесследно не проходят. Теперь уж опаздывать по крымовскому вызову не станет, раньше назначенного срока примчится. О, Господи, как же он может примчаться? — его ведь Юрка доставит, по всем протокольным правилам! Юрка войдет в кабинет и скажет…

Юрка вошел в кабинет Крымова и сказал, улыбаясь:

— Привез красавца. Мог бы и раньше, но видел бы ты, каким он домой заявился! Весь в грязи, синий от холода, зуб на зуб не попадает! Где, спрашиваю его, резвился? В роще, говорит, гулял, воздухом дышал. Шизик какой-то! Пришлось ждать, пока он душ примет и переоденется. Заводить?

— Давай, — кивнул Глеб.

Юрка вышел, вернулся с Андреем. Андрей уселся на знакомый уже ему стул напротив Глеба, Юрка — на другой, поодаль. Крымов на этот раз повел себя иначе — в диспуты ввязываться не стал, молча подошел к сейфу, извлек из него самодельный нож с черной костяной ручкой, положил перед Гурковым:

— Ваш?

— Нет, — быстро, едва взглянув на него, ответил Андрей и отчужденно застыл.

— Бросьте, Гурков, — поморщился Глеб. — Это же несерьезно. Я ведь могу набить полный кабинет людьми, которые видели у вас этот нож. Начиная от соседки со второго этажа, которой вы замок открывали, и кончая многочисленными вашими собутыльниками. Какой смысл запираться?

Ни одна мышца не дрогнула на узком Андреевом лице, только еще туже обтянула побелевшая кожа выступающие скулы. Ровным, без выражения голосом ответил:

— Таких ножей в городе может быть несколько.

— В том-то и дело, что не может, — возразил Глеб. — Нож не покупной, самодельный.

— Нож, о котором вы говорите, я еще мальчишкой делал, в школьной мастерской. И не я один. Поветрие такое было. Куда девались остальные, не знаю и знать не хочу.

Подобный ответ Крымов предвидел, снисходительно усмехнулся:

— Вы недооцениваете возможности нашей экспертизы. Для нее это пара пустяков.

— Отпечатков моих пальцев на нем нет, — так же заведенно сказал Андрей.

— Вы в этом уверены?

Теперь, прежде чем ответить, Андрей помедлил. И голос чуть возвысил:

— Уверен.

Глеб взял со стола нож, принялся вертеть его в руках, насмешливо глядя на Гуркова. Испытание молчанием тот перенес хуже, чем обращенные к нему вопросы.

— Да, уверен! — выкрикнул он. — Не принимайте меня за лопуха! Не хуже вас знаю, что отпечатки исчезают, если элементарно протереть их носовым платком!

— И всё-то вы знаете. — Глеб не убрал с лица улыбки. — До чего приятно разговаривать с эрудированным человеком! Детективчики, небось, почитываете столетней давности в промежутках между собственными сочинениями? Мыслите на уровне примитивной дактилоскопии?

Андрей непримиримо стиснул губы, давая понять, что больше на эту тему рассуждать не намерен.

— Допустим, — продолжил Глеб. — К этой теме мы обязательно вернемся, пока же хотел бы узнать, где ваше школьное поветрийное, так сказать, изделие.

— Не знаю, — сухо сказал Андрей. — Может быть, выбросил. Или затерялся где-то. Давно не видел. Не знаю.

— Я вам и тут могу помочь, — участливо произнес Глеб. — Найти человека, который подтвердит, что видел этот нож не давно, а буквально накануне убийства Неверовой, особого труда не составит. Ну неужели вы таких простых вещей не понимаете, товарищ эрудит?

— Да вы что?! — Андрей вскочил со стула, но тут же, словно толкнули его в грудь, снова плюхнулся на него. — Неужели действительно думаете, что я мог убить Неверову?

— Нет, — медленно сказал Глеб, — особой уверенности в этом нет, но что убита она вашим ножом, — не сомневаемся. Ордер на арест, как вы тоже, очевидно, читали, без санкции прокурора не выдается. А прокурор таковой не даст, если нет оснований. Подозрение, согласитесь, падает на вас, и вам предстоит доказывать обратное. Пока вы это делаете совсем не убедительно. Более того, пытаетесь сбить нас с толку, наводите на неверный след. Понимаете, что себе не в пользу?

— Но существует же презумпция невиновности! — снова возвысил голос Андрей. — Я могу вообще рта больше не открывать! Доказывайте! Доказывайте, что это нож мой, доказывайте, что это я убил Галку!

— Именно этим мы и занимаемся. По крайней мере первое установлено нами достоверно — нож, которым убили Неверову, принадлежит вам.

Глеб замолчал, ожидая ответной реплики, и, когда той не последовало, сел за стол, со стуком, словно точку ставя, положил перед собой нож:

— Хотите откровенно? Вы в равной степени легкий и трудный соперник, потому что обладаете хорошим интеллектом. К тому же, как всякий сочинитель, — даром воображения. Давайте поменяемся местами. Вы — следователь, перед вами человек, о котором известно, что его ножом убили соседку, молодую женщину. Как же ведет себя допрашиваемый? Во-первых, отрицает, что нож принадлежит ему. Подозрительно? Еще как! А если учесть, что с этой соседкой он дружил, тяжело перенес ее смерть, тогда вообще ничего понять невозможно. Ведь он, по идее, должен сделать все, чтобы помочь отыскать убийцу, чтобы возмездие настигло негодяя — так нет же, воду мутит! Логика тут железная — либо сам убил, либо, что не менее подло, покрывает убийцу. Если в цепи моих рассуждений вы нашли какие-то изъяны, укажите на них, пожалуйста, буду очень признателен.