Сознавая: не вернув посох (так бомж про себя сразу окрестил брошенный жезл) присвоив пусть даже сломанную, но явно ценную вещь, – он окончательно себя запрезирает.

– Сломанный посох – сломанная жизнь. Но и такая жизнь хоть чего-то, а стоит, – пробурчал про он себя, и поспешил на Швивую горку.

Через Покровку, Маросейку и Солянку, спотыкаясь от слабости и ускоряя шаг от решимости помочь, шёл и шёл он к 23-й больнице.

И поплыла перед глазами шутовского жезла, с виду погасшими, но всё примечавшими, Москва пешая, неавтомобильная. Москва подпрыгивала, смеялась, чертыхалась, вскрикивала, в домах тихонько подвывала и снова расплывалась в улыбке…

Бомж спешил переулками, дворами. Во дворе сломанный посох у него и отняли.

Уже совсем рядом с больницей Давыдовского, близ бывших Тетеринских бань, сразу за обожжённым с одного боку молнией высоченным ясенолистым клёном, три старшеклассника заприметили резную головку с ослиными ушами. Не сговариваясь, кинулись они на бомжару, сбили его наземь. Едва ли не с кожей выдрав из всё ещё цепких пальцев обломки, сыпанула пацанва в проходной двор.

От бессилия – изгнанный женой, уволенный с работы, брошенный приятелями – бомж-интеллигент заплакал: сорвалось хорошее дело. Он плакал и даже пытался есть землю, как вдруг услыхал поросячий визг. Приподнявшись на локте, увидел: рыжий, облепленный веснухами пацанёнок с жёсткими, как проволока, волосами и незакрывающимся из-за огромных зубов заячьим ртом – корчится и приседает от боли, держась за глаз. Меж пальцами сочится кровь, верхняя часть посоха с резной головкой и нижняя постепенно сужающаяся, лежат возле.

– Ну, ты и влип, Ржавый, – крикнул другой пацанёнок: чернявый, пониже ростом, – никогда не видал, чтоб палка сама кому-то глаз выбила!

Ржавый, воя от боли, катался по земле, посох лежал рядом и, – как показалось бомжу-интеллигенту, сразу к этому месту подтянувшемуся, – головка резная коварно улыбалась.

Бомж подошёл вплотную, подхватил оба обломка, полой пиджачка отёр кровь с нижней части посоха, поцеловал резную голову в губы, и собрался было идти в приёмный покой больницы: благо до него – рукой было подать, как вдруг жезл, подталкиваемый невидимой силой, снова – уже руками самого бомжа – ударил катающегося по земле Ржавого, раз, другой, третий.

«Как война… Словно война между младшими и старшими на нас обрушилась! Вот уж несчастье, так несчастье. Ишь ты! Даже посох на молодую безбашенность войною двинул. И как весело, как празднично двинул! А что? Давно пора правду сказать. Заласкали молодых, затискали. Они теперь – не все, конечно, – молодостью своей и кичатся, и безумствуют. И никакого воспитания уже не примут. Воевать с ними придётся. Только тут нужна война другая: не кровью и тюрьмой нужно грозить, – а военной хитростью брать! Она-то посильней прямолинейных боевых действий будет. Так что давай посох, обхитри их! Резным чудом прикинься, а когда надо, кольни в нужную точку. И тогда озлобленной молодости – кирдык.

А благой молодости – уважуха и многолетие!..»

В больнице

Варюха-горюха ходила в больницу имени доктора Давыдовского каждый день. У Терентия Фомича в мобилке нашли её номер, сообщили.

Варюхе нравилась Швивая горка, нравились приземистые старинные дома и крутой спуск к Яузе. Даже с названием, которое поначалу вызвало у неё лёгкое омерзение, Варюха-горюха разобралась и смирилась. Один знающий мужичок с ноготок, прямо на улице объяснил ей: «швивая» – не значит вшивая, а происходит от издавна селившихся на горке мастеров швейного дела. Мужичок, так и сказал «швейного дела», что Варюху своей скрытой научностью вмиг успокоило…

Сразу после реанимации дядя Терентий глаз не раскрывал, но её присутствие чуял. Это Варюха знала точно. Не забыла она и про палку с набалдашником. Её, эту переломленную надвое палку, которую Терентий Фомич иногда смешно звал мароттой, – хорошо не марухой! – в первый же день принёс какой-то мутный хлюпик с красными глазами и белыми дрожащими пальцами.

Но даже переломленная надвое, – палка с набалдашником нравилась теперь Варюхе всё сильней и сильней. Особенно впечатлил бледно-вишнёвый разлом. Такого бы нежного цвета губную помаду! А то всё какие-то крикливые цвета выпускают, как для макак.

Варюха решила мигом: палку нужно склеить.

Мастер нашёлся не враз, но зато какой: чинил скрипичные смычки и даже сам их мастерил!

Мастер хмыкнул, но работу взял и через два дня исполнил всё в лучшем виде. Правда, сказал: пришлось место слома укрепить малозаметным медным обручем.

– Послужит вам ещё, девушка. С таким-то шутовским жезлом счастье вам само в руки валом повалит!

– Как быстро склеили. Спасибочки вам!

– Склеить такой шутовской жезл – значит склеить чью-то судьбу. Пользуйтесь на здоровье.