Шрифт:
– Дался тебе этот цирк живородящий, – раздосадовалась Ушебти, ты лучше про двойника послушай!
– Ладно, тренькай, но покороче.
– Ну, слушай. Так оно всегда и во всех мирах происходит: существует человек, а где-то рядом или вдалеке существует иногда видимый, иногда невидимый его двойник. Бывает, – и брат-близнец. И ведь важную роль этот близняшкин исполняет: грехи на себя принимает, злые помыслы оттягивает. Тяжкие повороты судьбы, как нитку на палец, на себя наматывает. Ну, да ладно, раз тебе одному, без двойника привычней в мире существовать, – зайдём с другой стороны. Глянь на меня. Видишь, я какая? Что спереди, что с боков. А особенно сзади, Теряша, глянь. Даже сам Александр Третий прибыв как-то в твой родной город мною залюбовался.
– А потом чего? – Не оборачиваясь, спросил шут.
– А потом уехал, не до меня ему стало.
– Какая-то лабусня поросячья, ей-богу.
– Не говори пустых слов, глянь лучше сюда.
Терёха перевернулся на другой бок и увидел голубоватое нагое тело, прекраснейшее из всех, какие видел раньше. А Ушебти тут же изогнулась, подкинула ладошками по очереди свои острые груди, потом встала на коленки и на локотки, а после ещё и облокотилась беспечно на Самохино дырявое кресло.
Терёха привстал. Однако Ушебти жестом его остановила.
– Вот и хорошо, что посмотрел. Тебе подруга нужна. Только не обычная баба. Не какая-нибудь Бильдюга Престипомовна, ну, знаешь, рыбища такая здоровенная, про один только персидский шугаринг мечтающая. И тем более не Талка безвестно пропавшая. А такая как я. Знаешь, в чём моя необычность?
– Ну, и в чём же?
– Ты вот думаешь, я сейчас к тебе в постель прыгну?
– Не просто думаю, – знаю…
– А вот и нет. Я – прелесть малодоступная, прелесть вечно манящая, но приходящая редко и лишь в назначенный свыше час. Приезжай завтра утром на речку на Ворону. И статуэтку мою с собой прихвати. Там под водой, любовь наша начнётся. А потом любовь снова на берег вынырнет. Всю оставшуюся часть жизни я тебя незримо сопровождать стану. И в том мире, и в этом. Всю чёрную работу, которую на тебя в загробном мире взвалят – за тебя делать начну. И вообще – буду за тебя ответчица. Вот тебе памятные слова, если навалят на тебя земные или загробные работы. Запоминай:
«О, Ушебти! Если повелят мне выполнять любую работу, которую следует выполнять в загробном или в обычном мире, – смотри, будь начеку, чтобы выполнять то, что положено человеку там и здесь.
«Вот я!» – да ответишь ты, когда позовут меня.
Ищи момент всякий, чтобы за меня трудиться, чтобы вспахивать поля, наполнять каналы водой, перетаскивать песок с востока на запад, бегать, сверкая попкой, по арене взад и вперёд.
И снова, о, Ушебти, говори слова эти: «Вот я за него!», – когда меня призовут».
– Так это у тебя законопроект о правах человека для зэка или для лодыря предназначенный. Ну тебя в задницу, с твоими воззваниями и загробным миром!
После таких обидных слов голубая Ушебти опять исчезла. А, может, и загрузла там, куда посылали. Но статуэтка – та по-прежнему на окне стоять осталась.
Ночью Терёшечка спал плохо, и следующим утром, ни свет, ни заря, собрался-таки на речку на Ворону. Уже и такси вызвал, и статуэтку голубую, обернув рифлёной плёнкой, в карман пиджака сунул.
Как вдруг вступило в ум: «А ведь под водой одна только рачья и рыбья любовь бывает! Что ж это она, в мужика русалочьего или в шута-водяного превратить меня хочет?»
Разозлился Терёха, отменил такси и, сунув в карман бутылку минералки, вышел продышаться на часто упоминавшуюся Самохой улицу Веры Фигнер.
Тут эта самая дама, совсем небольшого росточка, зато с крупными белыми ушами и жёлтым лицом, перед ним и мелькнула. На миг приостановившись, Вера Фигнер в сердцах крикнула:
– Ты вот умом своим средним в дальних далях шастаешь, а про меня и думать забыл! А я ведь дама непростая, я дама грозная. Многие меня так и звали: «Топни-ножка». И за решимость мою обожали. А один сердобольный писатель, в день оглашения мне смертного приговора, – как участнице покушения на Александра II, – даже передал в тюрьму записку со словами: «Как я Вам завидую! Глеб Успенский». А ты вот смертный мой приговор на себя ни за что бы не примерил! И теперь ещё на моей улице мною же пренебрегаешь! Берегись шутяра!»
Здесь Пудов Терентий, вслед удаляющейся «Топни-ножке» сдержанно поклонился, и хотел даже возвратиться восвояси, чтобы внести госпожу-товарища Фигнер в сценарий будущего пародийного спектакля, как особу, в 1926 году получившую персональную пенсию за участие в убийстве Александра Освободителя, но передумал и быстренько проследовал на параллельную улицу под названием Бархатный Бугор…
Еня Пырч
Сыч и ябедник Еня Пырч внезапно затосковал. Грызла тоска его, однако, недолго. Скоро Еня смекнул, как и от тоски избавиться и Терёхе, сумевшему-таки провести Шествие дуроломов, насолить! Сел Еня за компец и, не особо раздумывая, застучал по клавишам:
«Сообщение для Федеральной службы безопасности. Пудов Терентий, проживающий по адресу, г. Москва, ул. Полянка дом 26, квартира не знаю какая, под видом нового Шествия шутов, готовит нападение на Администрацию Президента. При неудаче иноагент и отморозок Пудов планирует скрыться на Украине». Доброжеватель.
Подписываясь, Еня сделал опечатку. Но исправлять не стал. «Так даже вучше: подумают – писав сдвинутый на политике шизик, захотят изолировать, проверят ИП-адрес, потом – меня самого, а после доберутся-таки до ненавистного Терёхи».