— А ты не дружишь? — спросила она.

— Не-а.

— Хм…

— Девочки у нас в школе — все, как одна, дуры, — пояснил Томас.

Потом повернулся ко мне и спросил, не хочу ли я посмотреть его комнату. Я взглянула на миссис Брэдли, думая, что она сейчас скажет “нет”, но она промолчала. Вместо этого она сказала:

— Томас, раз уж вы идете наверх, загляни к отцу, пусть спустится и откроет вино.

Мистер Брэдли сидел в кабинете за компьютером.

— Пап, — позвал его Томас. — Это Джасира.

— Джасира! — воскликнул мистер Брэдли, вставая, чтобы пожать мне руку. — Рад с тобой познакомиться.

На нем были такие же штаны-хаки, как на Томасе, правда, он отличался упитанностью, так что ремень у него скрывался под животом.

— Я слышал, твой папа работает в НАСА, — сказал он.

Я кивнула.

— Как интересно! — продолжил он. — Хотел бы я с ним побеседовать. Я что-то вроде астронома-любителя.

— Я ему скажу.

— Джасира, пойдем, — позвал меня Томас. — Моя комната вон там.

— Томас, дверь не закрывай! — крикнул мистер Брэдли нам вслед.

— Ладно, — ответил Томас.

Кровать у Томаса была двуспальная, а не узкая, как у меня, с голубым лоскутным одеялом. Над столом висели наградные ленточки за успехи в плавании, а в углу стоял маленький телевизор. Стены покрывали постеры с разными группами, но я ни одну из них не знала. Мои родители слушали в основном классическую музыку.

— Может, присядешь? — предложил Томас.

— Конечно, — согласилась я, устраиваясь на краю кровати.

— Смотри! — сказал он и схватил с пола гитару. Пристроив ее на плече, он начал играть. Правда, расслышать я почти ничего не смогла, потому что он играл без усилителя. Закончив, он поинтересовался, узнала ли я песню, и я призналась, что нет.

— Это же “Эй, Джо!” Джимми Хендрикса.

— А-а, — протянула я.

Потом он спросил, не хочу ли я попробовать поиграть, и я согласилась. Привстав с кровати, я позволила Томасу надеть на себя гитарный ремень. Меня немного смутило, что ремень передавил мне левую грудь, но Томас не обратил на это никакого внимания.

— Пальцы поставь вот так, — начал он расставлять за меня пальцы по струнам. Наконец, закончив, велел мне провести рукой по струнам.

— Узнаешь? — спросил он, и я помотала головой. — Это же Нил Янг!

— Сейчас, погоди, — сказал он, взял гитару в руки и сыграл ту же мелодию. — А так?

Я закивала, делая вид, будто узнаю песню.

Потом Томас доиграл, снял гитару, и мы сели на краешек кровати. Через минуту он откинулся назад, на спину, правда, ноги у него все равно касались пола. Я не знала, надо мне сидеть или можно лечь, как он. Наконец я тоже откинулась назад.

— А ты все бреешь? — спросил Томас.

— В смысле?

— Ну, ты лобковые волосы тоже сбриваешь?

— Да.

— Все? — уточнил он.

— Нет, только по бокам.

— Мне нравится, когда у девушек там все выбрито, — признался он.

Я промолчала.

— Может, тоже как-нибудь попробуешь так сделать.

— Может быть.

Мы повалялись еще пару минут, а потом миссис Брэдли позвала нас ужинать. В столовой она подала нам хумус, баба-гануш, кебаб из барашка, салат, питу, рис и табулех. Я сказала, что все очень вкусно, и не соврала, хотя обычно такую еду не ела. За столом мистер Брэдли задавал мне всякие вопросы про мою семью из Ливана, и меня очень нервировало, что ответить я ему не могу. Я не знала, когда умер мой дедушка или чем он занимался при жизни, даже имени своего дяди не могла назвать. Я пыталась перевести разговор на свою маму-ирландку, но эта страна мистера Брэдли не интересовала.

На десерт мы ели сливочное мороженое, которое сами украсили вишенками, орехами, ломтиками бананов, сиропом, конфетками “M&M’s”, взбитыми сливками и карамельной крошкой. Когда мы приступили к мороженому, миссис Брэдли поинтересовалась, кем работает моя мама, и я ответила, что учительницей. Она кивнула.

— И ты предпочитаешь жить с папой?

— Нет, — ответила я. — Я хотела бы жить с мамой.

— О, — промолвила миссис Брэдли, и я заметила, как она через весь стол посмотрела на мистера Брэдли.

После десерта мы с Томасом пошли в гостиную слушать музыку, а его родители остались на кухне убираться. Я думала, что они присоединятся к нам, но они так и не пришли. Только мистер Брэдли просунул голову в дверь и сказал, что они пойдут наверх и чтобы мы убавили музыку.

Мы слушали Джимми Хендрикса, и Томас, стоя у камина, играл на воображаемой гитаре. Каждый раз, когда звучало соло, он делал такое лицо, будто ему больно. Потом он пришел, сел ко мне на диван и начал шлепать по бедрам, будто играл на барабанах. Когда в музыке вступали тарелки, он шлепал по моему бедру.