Когда мистер Вуозо вернулся домой и спросил, как себя вел Зак, я сказала, что нормально.

— Вот это другое дело, — сказал он и достал бумажник. Я думала, что буду теперь нервничать в его присутствии, ведь я знала, что за журналы он читает, но все было как прежде. И даже лучше. Мне казалось, что уж он-то точно знает, что в груди и теле нет ничего плохого.

Вернувшись домой, я обнаружила у себя на трусах кровь. Во всяком случае, мне показалось, что это кровь, немного рыжеватая. Я позвонила маме, и она сказала:

— Конечно, это кровь.

— Что мне делать? — спросила я. Больше всего на свете я боялась, что месячные у меня начнутся, когда я буду у папы. Перед отъездом мама дала мне пару прокладок, но надолго их бы не хватило.

— В каком смысле что тебе делать? Возьми прокладку и расскажи все папе, когда он вернется. Поверь, он знает, что такое месячные.

— Может, ты ему скажешь?

— Почему я?

— Не хочу с ним об этом говорить.

— Почему? Рано или поздно тебе придется с ним об этом поговорить.

— Ты не понимаешь! — воскликнула я. — Папе не нравится мое тело.

— В каком смысле?

— Не знаю.

— Хватит раздувать из мухи слона, — сказала мама. — Возьми себя в руки.

Мы попрощались, и я пошла в ванную за прокладкой. Когда я ее прикрепила, мне стало казаться, что при ходьбе я слышу шелест и поскрипывание. Конечно, в школе нам показывали специальный фильм для девочек про менструации, но все равно я чувствовала себя малышом в памперсе.

Когда в семь вечера приехал папа, я встретила его у черного хода.

— Привет, — сказала я.

— Привет, Джасира, — пробурчал папа, он в конце рабочего дня всегда был в плохом настроении, потому что остальные сотрудники в НАСА не хотели работать так же усердно, как он сам. Вечером его лучше не трогать — дать ему спокойно приготовить ужин и не лезть с разговорами. Но я волновалась, что у меня кончатся прокладки.

— Пап, — проговорила я, пока он ставил на стол портфель. — Пап, мне надо тебе кое-что сказать.

— Не сейчас, — ответил он, развязывая шнурки.

Он прошел на кухню и достал из холодильника пиво.

А я отправилась в ванную проверить свою прокладку. Она уже почти вся пропиталась. К тому же у меня болел живот. Не совсем живот, а там, внизу. Такое ощущение, будто туда засунули руку и сжимали там что-то. Я вернулась на кухню и сказала:

— Пап?

Он включил маленький радиоприемник и слушал, вынимая из пакета кусок мяса. Он, конечно, слышал, что я сказала, хоть и промолчал. Я постояла еще немножко, подождала, пока закончатся новости по радио, и повторила:

— Пап?

— Что тебе, Джасира? — вздохнул он.

— Мне нужно тебе кое-что сказать.

— Ну так говори, не тяни, — попросил он. — Давай без лирических отступлений.

— Ладно, — решилась я и сделала глубокий вдох. — У меня начались месячные.

— Месячные? — переспросил он и впервые с начала разговора на меня посмотрел. — У тебя не может быть месячных, ты еще маленькая.

— Мне тринадцать.

— О господи! — сказал папа и потряс головой.

— Я звонила маме, она велела тебе рассказать.

— Хорошо. Тебе что-нибудь нужно? Может, в магазин?

— Да.

— Прямо сейчас?

— Думаю, да.

Папа снял фартук и пошел обратно надевать ботинки. В машине он сказал мне:

— Пока не выйдешь замуж, тампонами не пользуйся. Понимаешь, о чем я?

Я кивнула головой, хотя и не очень-то понимала.

— Тампоны для замужних женщин, — повторил папа.

Мы проехали мимо бассейна, который по вечерам освещался подводными лампами. Мне всегда казалось ужасно грустным, что в самое красивое время суток там никого не бывает.

Я надеялась, что папа даст мне денег и я сама все куплю, но он припарковался и вылез из машины. В отделе женской гигиены он пробормотал: “Ну-с, посмотрим” — и начал разглядывать пачки прокладок. Наконец он повернулся ко мне и сказал:

— Какие у тебя выделения — скудные, нормальные или обильные?

— Я не знаю, — ответила я.

— Как это ты не знаешь?

— Пап, может, я сама все выберу?

— Зачем это? В чем дело?

— Ни в чем.

— Ты не будешь пользоваться тампонами, если ты это имела в виду.