— Это плохо.

— Вы же с папой запретили мне с ним видеться.

— Я знаю, — сказала она напряженным голосом.

— В школе-то мы иногда встречаемся, — сказала я. — Тут уж я ничего не могу поделать.

— Понимаешь, Джасира, все дело в том, что я, кажется, была насчет него не права.

Я оперлась о кухонную столешницу. У меня даже немножко голова закружилась от ее слов.

— В каком смысле? — спросила я.

— Да просто это нечестно — запрещать тебе с ним видеться только потому, что мне пришлось нелегко, когда я встречалась с твоим отцом.

— О…

— Мне очень плохо из-за этого, — поделилась мама.

— Значит, теперь я могу с ним встречаться?

— Ну, я не знаю, — протянула она. — Дай мне поговорить об этом с папой.

— Ладно.

— Но встречаться в смысле свиданий ты с ним все равно не можешь. Как и с кем-либо другим. Ты еще слишком маленькая. Но я была не права насчет вашего общения.

— Понятно.

Повесив трубку, я поняла, что так хорошо мне уже давно не было. Мне казалось, что я умная, ведь я поступала так, как считала нужным. Я пошла к себе и легла на кровать. Просунула руки в штаны и начала себя ласкать. И все думала, какое лицо было у Томаса, когда он смотрел мне между ног. На секс мне было наплевать. Но мне нравилось, когда на меня смотрели. Мне захотелось вернуться к нему домой, чтобы еще раз это проделать.

Когда вечером мама перезвонила, папа разорался:

— Что значит “я передумала”!? — завопил он, и мама что-то ответила. — Она живет со мной, и правила тут устанавливаю я!

Папа бросил трубку и вернулся в гостиную.

— Мне все равно, что там говорит твоя мать, — заявил он мне. — Тебе нельзя общаться с этим черным парнем. Поняла?

— Да, — ответила я, хотя на самом деле ничего не понимала.

— Если я выясню, что ты с ним встречаешься, я тебе такую трепку задам, что мало не покажется. Уж поверь мне.

— Но ты же тоже меньшинство, — сказала я.

— Слушай сюда: когда мы заполняем анкеты, в графе “Раса” мы ставим галочку напротив слово “Белая”. Если ты с Ближнего Востока, то ты считаешься белым человеком. А еще там есть графа “Черный”, как раз для твоего дружка. Видишь разницу? Ты должна быть благодарна, что нам не нужно ставить галочку там.

Сказав это, он вернулся к просмотру военных новостей по телевизору. По Си-эн-эн показывали иракских солдат, которые выбежали из бункера за секунду до того, как его разбомбил американский самолет.

— Ты только посмотри, — заговорил папа, разгрызая орех. — Это отвратительно. Им нужно убить всего одного человека, а они занимаются черт-те чем. Совершенно не обязательно уничтожать Республиканскую гвардию — они же делают то, что велит им Саддам. И если Саддама не будет, они ничего не смогут сделать. О них вообще беспокоиться не стоит.

Наверное, папа хотел загладить грубость, разговаривая со мной о войне, но мне болтать что-то не хотелось. Я злилась на него. Он был расистом и хотел и меня сделать такой же. Вот если бы я могла рассказать ему всю правду. О том, что я была так близка с черным, как только это возможно, и что ничего страшного из-за этого не произошло.

На следующий день за обедом Томас все еще переживал из-за отсутствия крови. Когда я села за стол и вставила трубочку в пакетик с молоком, он вдруг выпалил:

— Тебя что, изнасиловали?

— Что? — взглянула я на него.

— Ты поэтому не хочешь мне рассказать?

Я не знала, что ответить. Я сомневалась насчет изнасилования. Конечно, я знала, что это такое, но вообще-то я была абсолютно уверена, что к изнасилованию относится только секс, а не использование пальцев.

— Джасира? — окликнул меня Томас.

— Нет, — очнулась я. — Не было такого.

— Тогда о чем ты сейчас задумалась?

— Ни о чем.

— Ты вспоминала, как тебя изнасиловали?

— Нет, — повторила я, — я же тебе сказала. Меня не насиловали.

— Тогда почему не было крови, когда мы занимались сексом?

— Я не знаю.

— Но кровь обязательно должна быть, — сказал он, — а раз ее нет, значит, либо ты трахалась с кем-то до меня, либо тебя изнасиловали. Так что произошло?

— Ни то ни другое.

Он взглянул на меня:

— Но что-то ведь случилось, это точно.

— Может, это из-за тампонов. Может, я там себе все растянула.

— Сомневаюсь.

По пути домой я думала о словах Томаса, о том, что меня изнасиловали. Конечно, я знала, что изнасилование — это плохо. И я знала, что, когда кто-то делает над тобой такое, это страшно и больно, совсем как тогда с мистером Вуозо. Но я не думала, что мистер Вуозо меня изнасиловал, ведь он мне нравился. По телевизору показывали, как женщины, которых изнасиловали, радовались, когда насильника отправляли за решетку. Они хотели, чтобы ему было плохо. Но я относилась к мистеру Вуозо совсем по-другому. Совершенно по-другому. Я не хотела, чтобы его отравили газом, убили или призвали на войну. Я была в него влюблена, как и призналась Дениз. Что бы он со мной ни сделал, это уж точно не могло быть изнасилованием.