Дальше буду действовать по обстоятельствам. Вдруг мне повезет, и в охране там один человек? Может такое быть? Маловероятно, но — может. Тогда все просто: подошел, выстрелил, победил. А если охраны больше, и они вооружены, то с обрезом не настреляешься.

Во-первых, он может подвести. Во-вторых, стрелять нужно с двадцати метров или ближе — я не знаю, в каком он состоянии. По идее должен быть в нормальном, с хреновым отец на охоту бы не ходил.

Я посмотрел на свои нежные ладошки, глянулся в зеркало. Пацан. Хилый пацан. Будь я в прежней своей форме, мог бы подкараулить и устранить кого-то из охранников бесшумно, они ж не постоянно сидят взаперти, а второго — пристрелить. А так они в два раза больше. И сильнее, несмотря на мою техничность. Нож нужен. Хороший острый нож. По-любому в лагерь нужно ехать через рынок.

И тут я кое-что вспомнил. То, что не вписывалось в привычную картину мира, а потому до сих пор оставалось за гранью восприятия: реальность пикселится, когда моей жизни угрожает опасность, я становлюсь практически слепым и беспомощным. А уж во время столкновения с бандитами угроза будет как нельзя явная.

Осознание подстегнуло, заставило мозг работать на пределе возможностей.

Короче, в лагере пока просто понаблюдаю и все разведаю, в бутылку лезть не буду. Никому не станет легче от того, что я самовыпилюсь, а там, глядишь и придет оптимальное решение.

Настала пора передать послания Илье. Я чиркнул молнией кармана рюкзака, достал самодельные конверты…

Так вот же оно, решение!

Помнится, говорил мне Виталя из Крыма, что одними руками много не заработаешь, как и больших дел не наворотишь. Иногда, точнее всегда, правильнее пораскинуть мозгами. Не по стенам желательно.

— Илья, — позвал я, и друг вышел из спальни.

— Мне нужна твоя помощь. От тебя будет зависеть не только жизнь Алисы, но и моя…

— Обещаю сделать все, что в моих силах! — заулыбался он.

От города до Каменки тридцать с копейками километров, и добраться туда можно было двумя способами: на автобусе или — морем на прогулочном катере.

Рациональнее было ехать на автобусе, он стоил вчетверо дешевле, но я поймал себя на мысли, что всю жизнь жадничал и не катался на прогулочных судах, считал это блажью. Сегодня же — захотелось вдохнуть лето полной грудью, это во-первых, во-вторых, броня крепка и танки наши, бесспорно, быстры, план хорош, но если что-то пойдет не так, я могу не вернуться и унести нереализованное желание с собой в могилу.

Конечно, я рассчитывал вернуться, но вдруг все же…

И вот я стою на корме. Июльский ветерок треплет волосы, солнце уже не бьет по темечку, а ласково его поглаживает. Раскаленное за день небо медленно наливается синевой, расчерченной пунктирами стрижей, чирикают они тоже как-то пунктирно, на лету кормят птенцов.

Пахнет морем, йодом, водорослями.

Под бодрый голос гида отчаливаем, и я словно вываливаюсь из действительного в двадцать минут беззаботного желаемого. Набережная отдаляется, и пестрые люди превращаются в маленькие фигурки.

Время, стоп!

— Посмотрите налево! — захлебывается от восторга гид. — Эта гора называется Сахарной головой, — рядом сложились от смеха два парня чуть меня постарше, — потому что раньше сахар имел форму конуса, сейчас…

Огромная перламутрово-зеленая цикада брякнулась на палубу рядом со мной, я спикировал на нее, схватил — она испуганно зазвенела — и посадил в боковой карман рюкзака, чтобы не полетела дальше и не утонула, дура. Выпущу в лесу.

В детстве я любил доставать из воды полудохлых цикад, класть на теплые камни и смотреть, как они оживают: сперва лапкой дергают, потом переворачиваются, просушивают крылья и стартуют. Нередко — снова в море.

Поездка заняла заявленные двадцать минут, катер причалил к раздолбанному пирсу Каменки, доживающему последние дни. И в числе трех японцев (или китайцев?), а может, и наших якутов я двинулся к берегу, к наперебой гремящим пляжным кафе, мимо мальчишек, радостно передающих друг другу только что пойманную склизкую рыбу-собаку.

С тихим всхлипом волны облизывали бетонные сваи, колыхали волосы-водоросли, между которыми прятались мидии. Курортники степенно заходили в воду и плыли, вытягивая шеи, дети плескались и визжали, но еще громче орала тетка, предлагающая медовую пахлаву.

По набережной я двинулся налево, к горе, у подножия которой и прилепился заброшенный лагерь. Причем, насколько помню, там начался оползень, и у спального корпуса поплыл фундамент, а здание столовой и вовсе устремилось к морю вместе с солидным пластом почвы. То есть отдельные строения вполне обитаемы, возможно, и не обесточены, и там может быть официальная охрана, которая в сговоре с работорговцами.

Подавив желание напоследок занырнуть в море, я углубился в частный сектор, где, по прошлой жизни помню, меж пригорков и раскидистых южных сосен вилась тропинка, ведущая на дикий пляж. Полуденный зной спадал, но цикады и не думали замолкать — лес звенел так, будто поджаривался в масле на раскаленной сковородке.