Ожила рация в руках питекантропа, он что-то неразборчиво прокричал и вскинул руку — позы охранников стали чуть менее напряженными.

Сердце пропустило удар. Казалось, в груди все смерзлось. Неужели это не за мной?

Нагрянул босс с проверкой или новенькую привезли — да мало ли что случилось. Скоро узнаем.

Я поднялся на второй этаж столовой и занял позицию.

Секунды тянусь нитями расплавленного сахара. Лающие до хрипа псы заткнулись. Надзирающие за девочками переглянулись, рыжий и питекантроп отошли к «девятке», вновь прибывшие — ко входу в здание. Один исчез внутри, второй, долговязый и лысый, похожий на грифа, остался.

Лязгнули ворота. Заревел мотор. Опять залаяли псы. Я сглотнул вязкую слюну. Похоже, это и правда не ко мне. Ну а чего я ожидал от своего папани, который, как выяснилось, все что может — только яйца чесать?!

И предо мной во всей своей красе встал вопрос: готов ли я сдохнуть ради юных пленниц? Готов ли отдать свою жизнь за них? Собак привязали, вот уедет первая смена, и буду думать.

Я погладил обрез. Не подведи, родной!

Звук мотора все ближе. Ближе…

Я выглянул в дыру бетонного балкона, и сердце затарабанило, лед в груди растаял: завидев машину гостей, бандиты напряглись. Питекантроп выхватил пистолет, пятясь, прицелился в невидимую мне цель. Рыжий просто драпанул в лес. Гриф кивнул — что, мол, там? Ответ рыжего я не расслышал, но по тому, что это наши, причем полным составом, догадался, когда и гриф драпанул, и питекантроп, передумав стрелять.

Разбежались бандиты в разные стороны, как вспугнутые зайцы. Нет — шакалы.

Пять секунд — и к зданию прикатила… «Буханка»! Из нее на ходу выпрыгивали собровцы, я насчитал пять человек. «Буханка» — надо же! Ну а что я хотел в начале девяностых, и экипировка у спецназа никакая, и транспорт, и вооружение так себе.

Спецназовцы ломанулись к зданию с девчонками. Двое остались у выхода, трое ворвались внутрь.

Спецназ уже работал, когда подъехал ментовской УАЗик, оттуда выскочил мой отец и рванул к зданию, но его остановил стоящий у входа старший группы СОБРа. Второй опер, прибывший с отцом, с недовольным видом закурил, опершись о капот УАЗа.

Я аж устыдился мыслей об отце. Удивительно, но он меня не бросил! Это нелогично, опасно, но он сделал выбор! Никогда не пойму, что у него в голове.

Из здания донеслись короткие неразборчивые команды, и спустя минуту вывели неудачливого надзирателя, которого бросили напарники — в наклонном положении, с опущенной башкой и руками за спиной.

— Кукарекай на зоне, падла! — рычал собровец, сжимающий его шею. — Говно лопатами жрать будешь, а пить — из параши. Обещаю.

Задержанного погрузили в УАЗик, и два спецназовца залезли внутрь — присмотреть за ним, чтобы не сбежал, пока опера работают. Интересно, как отцу удалось так оперативно среагировать?

И что делать мне? Если отец увидит, что я в безопасности, он меня по стенке размажет и будет прав. Ну и хрен с ним, главное, что все получилось. Сидеть ждать и тупо, и аморально — вдруг это не показательное выступления для коллег: «Посмотрите, какой я хороший отец» — а его и правда волнует моя судьба?

Потому я спеленал обрез, который так и не выстрелил, спрятал за нагромождением столов и двинулся вниз. К тому моменту подъехали две «скорые», а отец уже вошел в здание. Пока спускался по склону, на меня никто не обращал внимания, и только когда я попытался войти туда, где содержали девочек, собровец на входе выставил руку, преграждая путь.

— Я Павел Мартынов, — представился я. — Отец меня ищет, а он внутри.

— Стоять! — скомандовал спецназовец и крикнул: — Мартынов! Твой пацан здесь.

И секунды не прошло, как отец выскочил на улицу. В жизни его таким не видел: бледный до синевы, глаза навыкат, волосы торчком. Выматерившись, он попытался отвесить мне оплеуху, но я выставил блок.

— Ша! — рявкнул собровец. — Дома будете разбираться.

Отец встряхнул меня за груди, оттащил в сторону и припечатал к стене, брызнув слюной:

— Ах ты выродок! Я ж теперь по статье пойду! — Он притянул меня к себе и долбанул о стену спиной. — Я ж из-за тебя…

Поймав осуждающий взгляд спецназовца, он с трудом разжал пальцы и отвернулся, поплелся прочь, ссутулившись. А меня больше волновало, как там Алиса, и когда дали сигнал медикам, чтобы заходили, я попытался проникнуть с ними, но бдительный спецназовец снова меня не пустил.

— Можно? Пожалуйста! — Я сделал лицо кота из «Шрека». — У меня там подруга. Очень волнуюсь!

— Не положено, — сказал он примирительно. — Сейчас их выведут — увидишь.

Не в силах ждать, я отошел подальше, рассчитывая пролезть через крайнее окно, где фанера, которой его забили, отвалилась и выпал стеклопакет. Такая возможность вскоре представилась: вышли спецназовцы, окружили командира, и я сразу же воспользовался ситуацией, скользнул в комнату, разделенную решеткой на два загона, в которых содержались незнакомая коротко стриженная шатенка и разноглазая Оля Шаркая.

— Нас выпустят, да? Выпустят? — всхлипывая, запричитала Оля.