«Вся в отца».

Это Люсенька слышать привыкла и тогда, когда мама была жива, и после. Людмила Павловна тоже в отца – не порхает, тяжело ступает, но очень вкусно готовит.

– Ба, а ещё пирожки остались? – с жалостливыми глазками просит Бекс, болтая ногами под столом.

– Остались, внучок, остались, – с удовлетворением кивает Людмила Петровна, восхищённая небывалым аппетитом. – Да если бы и закончились, то напекла бы. Мне что, сложно, что ли?

Бекс гудит что-то в ответ с набитым ртом.

– Да прожуй сначала, прожуй, – журит его бабушка с мягким теплом во взгляде.

– Целый месяц до школы, – наконец проталкивает еду Бекс, – а меня эта Салли так уже на подготовительных достала своей чушью и небылицами. Надеюсь, мы попадём в разные классы.

– Так то не беда, не слушай глупости, – пожимает плечами Людмила Павловна. – Мне вон Лизка Петрова не нравилась, а к классу пятому уже не разлей вода были.

– Не, чудес не бывает, – с недовольной физиономией Бекс засовывает в рот последний пирожок с яйцом и луком. – Я ф ней друфить не фофу.

Людмиле Павловне хочется поспорить, доказать, объяснить, что нужно в чудо верить, чудо делать, но… она и сама в них не верит лет с четырёх – тогда папа ушёл в рейс и не вернулся. Ни на Новый год, ни на первомай, ни на её день рождения. Исчез. Совсем.

Бекс ласково чмокает жирными губами бабушку в щёку и убегает в другую комнату. Со штампом детской любви дышать чуточку легче. Ещё легче становится следующим утром в уютном зале кафе «Жизнь».

Липовый чай бережно греет руки, вязко тащит душевную боль, какой-то магией вытягивает из сердца правду. Людмиле Павловне страшно. Страшно чего-то хотеть, к чему-то стремиться, страшно нырять и плыть за победой. Она теперь плавает по понедельникам, средам и пятницам, чтобы больше не видеть Сондру.

– Она ведь вся такая… другая! – по-детски обиженно дует губы Людмила Павловна.

– Разве? – Молли ловким движением взбивает подушки на креслах, протирает стол.

– Сондра худая, бодрая, энергичная. От неё прям такая жизненная сила исходит. И участвует она уже в этих ваших соревнованиях. – Людмила Павловна затыкает горечь зависти кусочком ежевичного пирога.

– Так и ты участвуй, дорогуша. – Молли наконец перестаёт суетиться вокруг и усаживается на кресло-подушку. Шаль скатывается с сутулых плеч, позволяя баклажановому платью с высоким воротом выглянуть наружу.

– Зачем? Победитель уже определён, – отмахивается Людмила Павловна, оплакивая победу в соревнованиях, на которые даже не подала заявку.

– Вы с Сондрой в разных возрастных категориях. Если повезёт только лет через восемь и встретитесь на дорожке, – усмехается Молли, вытаскивая из кармашка шали две длинные спицы и клубок фиолетовых ниток.

– Восемь?

– Сондре семьдесят один.

Людмила Павловна в очередной раз заходит в тупик и молчит. Молли не спешит спасать подругу от собственных мыслей, лишь спокойно считает ряды в недовязанном шарфе.

– А давно она плавает?

– Не знаю, года три, наверное? Сондра никогда не считала годы, чтобы решить, когда для неё уже поздно, а когда нет.

– И что же, даже в балет не поздно? – усмехается Людмила Павловна.

– Если танцевать для души, то не поздно. А если на сцену, то, может быть, и поздновато, – совершенно не смущается Молли, создавая узор.

– Да брось, это же глупо. Мир устроен так, что только у детей и молодых есть возможности и шанс изменить жизнь. В нашем возрасте пора уже думать о покое, доме, внуках и болячках.

– Ты можешь думать о чём угодно, дорогая моя. Лишь бы это делало тебя счастливой. – Молли отрывается от вязания, пронзает подругу взглядом потускневших глаз, как иглой протыкая шарик её страхов.

Становится неуютно, неприятно и стыдно. Людмила Павловна кусает губы и отчаянно не хочет признавать, что это она сама выбрала бояться перемен. Оправдывается, что бабушкам положено быть бабушками, а не сходить с ума на старости лет. Но тысячи раз залитая надежда всё равно зажигается снова и снова.

– И что мне, плавать, что ли? – не выдерживает саму себя в собственной голове Людмила Павловна.

– Можно и плавать, – даже не собирается спорить Молли.

Чай в кружке стынет, превращается в соплями тянущуюся жижу, которую больше не хочется пить. Людмила Павловна остаётся наедине со своей коричневой кружкой, пока Молли встречает новых гостей: рыжего Андреса и сгорбившегося кудрявого мальчишку в очках. Они что-то увлечённо обсуждают, размахивают руками, громко и открыто смеются, раскладывая ворох бумаг на столе.