Сто двадцать восемь пятниц его жизни выглядят осиротевшими, тусклыми, безжизненными, когда творец собирается превратить их в разноцветные осколки. Андрес берёт в руки ту самую первую кривую тарелку в виде глазуньи. Жёлтый центр для соуса и белый край для еды. Как он гордился своей гениальной идеей, когда впервые пришёл в мастерскую, как хохотала мама, перебирая возможные блюда для этой тарелки. Как кривил губы отец.

Пальцы гладят изгибы, неровности, а мозг лихорадочно перебирает воспоминания. Высокий маяк как колпак для ночной свечи. Мамины аплодисменты. Супница с весёлой собакой на дне. Мамино выдавленное сквозь смех «кто быстрее вычерпает суп и позволит собачке дышать». Мельница. Мамина тоска, ведь он слепил ту самую, на которой она раньше жила. Телега с покосившимися колёсами. Мама, с восторгом предлагающая подавать в ней варенье на стол. Шкатулка в виде подсолнуха. Мамино удивлённо-восторженное спасибо за так давно недаренные цветы.

И каждый раз папино недовольство: взгляд, полный презрения, губы, сжатые в тонкую полоску, сморщенный нос и лекция «головастый парень тратит своё время на грязь, как свинья вонючая». Упрёки, намёки, прикрикивания, угрозы. Слышал ли он от отца что-то другое?

– Тупее бы и не родился, – тянет Андрес, взъерошивая рыжие волосы.

Как он мог быть так слеп? Всё, что хотел от него отец, – престижная специальность, дипломы с отличием, дом в Саррии… Достичь того, чего не смог он сам, так сможет ли Андрес? Сможет ли посвятить себя учёбе, карьере, зарабатыванию денег? Сможет ли заслужить хотя бы одно «я горжусь тобой»? Ответов на эти вопросы нет, как и на тот, что был в анкете. Он будто маленькая гирька, которая должна нарушить равновесие рычажных весов своим выбором.

Андрес решается. Включает свет над столом, собирает осколки с пола, сметает их веником, который украдкой удаётся добыть из кладовки, убирает маленький кактус в сомбреро, берёт в руки телефон и делает сотни кадров. Щёлкает камерой, выкладывает объявления одно за другим, продаёт мечту всего за два евро – меньше стоимости кружечки кофе. Щёлк. Щёлк. Щёлк. Ваза с эффектом вмятин от пальцев подставляет белоснежные бока телефону. Клац. Клац. Клац. Горшок в виде кита выставлен на продажу.

Андрес справляется за два часа. Двести пятьдесят четыре евро – столько стоят осколки гончарского сердца. Андрес смотрит на объявления пустым взглядом, машинально листает их пальцем, прокручивая ленту от начала к концу и обратно. Полки снова прогибаются под тяжестью изделий из глины. Андрес сворачивает Wallapop, открывает браузер и торопливо, словно боясь обжечься, печатает в поиске «Автономный университет Мадрида». Теряется в требованиях, условиях поступления, составляет план подготовки к экзаменам.

Горло пересыхает, будто стягивается невидимой петлёй от каждого слова. Ручка настойчиво обводит первый пункт плана: уволиться из мастерской. Будто выдавленный круг возле единицы может облегчить задачу.

– У взрослых нет времени на глупости, – повторяет Андрес слова отца, мучительной болью пронзающие тело.

Он ложится в кровать, накрывается одеялом с головой, не желая больше никогда выходить за пределы спасительного покрывала. Не отвечает на тихий стук матери, не открывает дверь воплям отца. Не спит. Лишь молча смотрит, как луна сменяется солнцем, слепящим до слёз, а не открывающим новый день тёплым лучиком.

Тошнотворные запахи томатов, чеснока и обжаренного хлеба проникают даже через плотно закрытую дверь. Андрес с трудом выкатывается из одеяла, трёт покрасневшие глаза, забегает в ванну, пытается смыть мерзость родительского завтрака со своего лица. Возвращается в комнату, хватает рюкзак, набирает в лёгкие побольше воздуха и сбегает. Ноги впрыгивают в старые кеды, а в спину летит рык отца:

– Не сдашь анкету – не возвращайся!

Андрес не отвечает. Уличная свежесть приносит облегчение, стирает тошноту. Андрес пинает маленький камушек под ногами, преследует его до самого кафе «Жизнь», которое так и манит горячим шоколадом с перцем чили, свежими чуррос и надеждой. Андрес смотрит на плющ, увивающий колонны под вывеской, разглядывает жёлтые лампы сквозь высокие окна. Отворачивается. Уходит. Идёт полупустыми улицами, заглядывает в окна, ловит чужие улыбки, слёзы, ругань, объятия. Внутри отчего-то пусто, словно бездна вытянула эмоции, оставив после себя тоскливое ничего.

Школа встречает своего первого ученика светлыми коридорами и гулким эхом. Андрес садится за стол, смотрит в окно и отрывается от созерцания, только когда класс пустеет. Подхватывает рюкзак, который так и не открывался сегодня, вздыхает. Бредёт длинными улицами, глядя лишь на брусчатку под ногами, пинает камушек, пока не возвращается к плющу, жёлтым лампам и тёмно-зелёной вывеске. Колокольчик задорно звенит, впуская его в объятия шоколада и кофе.

Зелёная кружка с отколотым бочком согревает ладони, чуррос манят золотыми волнами, но Андрес лишь смотрит, не решаясь попробовать.

– Тётушка Молли, мой анкетный лист ещё у вас?

– Конечно, дорогой. Ты решил вопрос? – Молли с мягкой тоской роется в кармане шали, выуживая абсолютно гладкую бумажку.

– Да, решил. – Андрес упрямо сжимает губы в тонкую полоску, повторяет как мантру название института и факультета.

Ручка быстро скользит, оставляет аккуратные буквы в строчках, рассказывает о принятом решении. Молли сжимает плечо Андреса, печально смотрит и забирает пыльную зелёную кружку с отбитым бочком. Шаркающие шаги удаляются, оставляя Андреса наедине с сожалениями. Одинокая слеза едва касается бледной щеки и тут же вытирается крепко сжатым кулаком. Громкий вдох и шаркающие шаги сплетаются с горечью крепкого кофе, налитого в высокую белую кружку с глупой надписью «у работы три плюса: зарплата, отпуск и пятница».

– Тётушка Молли, я ведь поступаю правильно?

– А что, по-твоему, правильно? – Молли не уходит, роется в многочисленных карманах, будто что-то ищет.

– Когда все счастливы – это правильно? – Андрес спрашивает, оттягивая момент, когда придётся хлебнуть мерзкий напиток.

– Тю, разве кто-то один может сделать счастливыми всех? – Молли придвигает стул поближе к столу и величественно садится.

– Нет, но можно же попытаться? – Андрес вертит ручку в пальцах, смотрит на взбитую пенку в кружке.