– Я поговорю с ней, – добавляет бабушка, утешая Бекса. Они оба знают, что разговор ничего не изменит.

Пакеты тихонько шуршат, шаги гулким эхом пролетают по этажам. Ключ – звенит. Дверь – визжит. Нож стучит по доске с особенно громким звуком. Телевизор молчит, не прячет, как обычно, шипение сковороды за мультиками, не перекрывает просьбу садиться за стол. Ужин унылый, тихий, тянущийся, как надоедливый сыр, не отпускающий кусочек желанной пиццы.

– Как в школе? – Столовый ножик мерзко проходится по тарелке.

– Нормально. – Картошка жуётся со смачным чавканьем.

Скрип. Чвок. Шлёп. Упавший помидор разлетается жирной жижей по столу.

– Беккери! – Руки упираются в толстые бока, тряпка выпрыгивает из раковины.

– Прости, ба. – Бекс разочарованно кривит губы, морщит нос. – Спасибо, я наелся.

– А доедать кто будет? – бабушкино возмущение разгорается огнём на сложенных поленьях недовольства.

– Отдай Тишке.

Бекс не смотрит в глаза, не ждёт ответа – оставляет почти нетронутую еду на столе и сбегает в тетради с кучей сложных задач.

Людмила Павловна хватается за телефон. После долгих гудков быстро начинается ругань. Яростная, истеричная, причитающая и приказывающая – такой видят друг друга обе женщины.

– Я делаю всё для него. Он ни в чём не нуждается, – сдержанно возражает Александра.

– В маме, в маме он нуждается! – лихо бьёт по больному Людмила Павловна.

Вместо ответа – короткие, торопливые гудки. Последний пакет неразобранных покупок одиноко лежит в коридоре, поблёскивая футляром от плавательных очков.

Дзинь. Тихий звон дверного колокольчика раздаётся в половину восьмого утра. Молли не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто пришёл – Софи Грант чрезвычайно пунктуальна, как и сама старушка. Аккуратные каблучки цокают по паркетному полу, фарфоровая кружечка звенит о тарелочку.

– Доброе утро, мисс Гудроу, – уверенный голос эхом пробегается по пустому кафе.

– Жизнь тебя любит, милая, – приветствует гостью Молли, выходит из-за барной стойки, шаркает галошами по деревянному полу и, не расплескав ни капли, бесшумно ставит на стол свою ношу.

– Вы, как всегда, готовы, – необычайно мягко улыбается Софи, грациозно усаживаясь на стул.

Пальчики с аккуратным френчем обнимают изящно изогнутую ручку кружечки. Горячий пар тянется вверх, щекочет нос сливочным ароматом молочного улуна. Первый глоток ласкает язык шоколадным вкусом, согревает, бодрит и сообщает, что новый день действительно начался. Софи выдыхает, стучит подушечкой пальца по золотистому бочку творожного рулетика:

– Я после ваших угощений однажды не влезу в свои костюмы.

– Тю, милая, чтобы не влезть в одежду, тебе потребуется не выходить из моего кафе хотя бы месяц. – Молли всплёскивает руками и садится напротив женщины. – Как поживают Люсиль и Торрес?

– Прекрасно. Люси недавно заняла первое место в научном триатлоне, а Тори стала ребёнком месяца в саду, набрав триста восемь звёздочек успеха, – гордость сквозит в каждом слове Софи, но выражение лица едва ли меняется. – Это даже на три больше, чем у Люси в её возрасте. Новый рекорд.

– Ну какие умнички! – искренне восхищается Молли, подпирая голову рукой. – Обязательно приберегу для них бесплатные пирожные.

– Да бросьте, я заплачу, – фыркает Софи, отмахиваясь. – Я работаю для того, чтобы мы могли позволить себе сладости даже в кафе, где никогда нет меню и можно уйти не заплатив.

Молли хохочет, и этот звук чем-то напоминает одновременно крик чайки и скрип ступеней под ногами, но вместо раздражения испытываешь лишь приятное удовольствие, будто наблюдаешь за тем, как распускается цветок или малыш-цыплёнок пробивает клювиком скорлупу.

– Тогда можно считать, что твоя жизнь удалась, – отсмеявшись, потрескивает голосом Молли.

– Жизнь удалась… – шёпотом повторяет Софи, задумчиво разбивая слова.

Ей кажется, что она что-то упустила, чего-то не смогла, о чём-то очень жалеет, мечтает исправить, но в голову не приходит ни одного воспоминания, которое нужно изменить.

– Выходит, что удалась, – всё-таки соглашается Софи, делая очередной глоток чая.

Молли по-матерински тепло разглядывает женщину, в которой всё кажется идеальным. Уложенный тугой пучок без единого торчащего чёрного волоска, изящно подкрашенные изогнутые ресницы, как из рекламы, карминовая помада, которая не кричит «посмотри на меня», а нежно подчёркивает строгие черты лица, белоснежная блузка без складочек, отутюженный чёрный брючный костюм в серую полоску. Увидев такую леди на улице, сразу думается, что она венец женской природы. Та самая, у которой и работа по полочкам, и дома идеальный порядок, и дети никогда не закатывают истерик, и муж на руках носит…