— Евсикова и Куликова, — Прохоров рассердился его непонятливости.

— А кто это такие? — наконец спросил Кузьма.

Прохоров опешил от этого вопроса. Он долго прищурившись смотрел на Кузьму, словно решая про себя, здоров ли тот психически.

— Значит, вы не знаете, кто они такие? — зловещим шепотом спросил Прохоров. — Вы что, в пряталки сыграть со мной желаете? Я вас предупреждал, что играть со мной не нужно… Мы все знаем. Знаем, что вы незаконно конфисковали у них вещи. Вы должны были прийти к нам на следующий день, но прошла почти неделя, а вы не являетесь. Мы приходим к вам, а вы начинаете играть с нами в пряталки. Видать, вы сами из таких… С вами нельзя по-хорошему. Придется вам явиться завтра. Там мы с вами по-другому будем разговаривать. Поняли?

— Поняли, — грустно ответил Кузьма.

— Понятно и ежу, — пожал плечами Рудаков.

Прохоров стал прощаться.

— Да, кстати, чуть не забыл, — Прохоров вернулся. — Бумажник у вас с собой?

— С собой, — быстро ответил Кузьма и полез в карман. Протянул Прохорову свой бумажник. — Только зачем он вам?

— Для следствия! — значительно ответил Прохоров и раскрыл бумажник. Повернувшись к свету, он извлек из шикарного, но тощего бумажника документы Кузьмы, две помятые трешницы.

— А где валюта? — свирепо спросил Прохоров.

— Вот и все, что есть, — заверил его Кузьма. — Как-нибудь дотяну до получки.

— Ну, смотрите…

Прохоров протянул Кузьме бумажник. Снова попросил спички. Прикурил и, не сказав больше ни слова, ушел.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес Рудаков, — вот и свершилось. Теперь придется завтра идти и убеждать, что мы пошутили, растерялись и так далее. А в общем мы хорошие, мы с добрыми намерениями, мы не хотели, простите нас, пожалуйста, дядя, мы больше никогда не будем.

Рудаков задумался и долго молчал. Потом хлопнул себя ладонью по лбу.

— Где же я его видел? Ладно, видать, не вспомню. Когда в милицию пойдем, Кузьма?

— Думаю, что никогда. Подумай, кто мог им сообщить? Сами ребята? Ты? Я?

— Действительно… Тогда откуда он знает? Выходит, что он такой же милиционер, как и я?

— Выходит, так…

— Ну, а ты был хорош, — сказал Рудаков с восхищением. — Я уж было полез за бумажником… Здорово ты его насчет получки.

— Это все ерунда, — скромно сказал Кузьма, — меня очень интересует, кто он, и откуда он все узнал, и какое он имеет отношение ко всей этой истории. А ведь имеет…

Кузьма замолчал и уставился на Рудакова, что-то соображая про себя.

— Пойдем, — сказал Кузьма.

— Я думаю, что он один из них, — сказал Рудаков и заглянул Кузьме в глаза. Сцена с бумажником произвела на него сильное впечатление, и Кузьма значительно вырос в его глазах.

— И я так думаю, — задумчиво ответил Кузьма. — Только как он мог узнать. Определенно это он утянул барахлишко из водолазки. Если не он, так его приятель. Откуда у них ключи? И как он узнал, что мы именно в водолазке все спрятали?

На одной из улочек Кузьма заметил Меньшикова. Тот шел рядом с высоким стариком. Кузьма заметил, что старик держится неестественно прямо для своего возраста. Меньшиков, встретившись глазами с Кузьмой, незаметно покачал головой. Словно пожурил его: «Ай-яй-яй».

— А еще говорит, что у него в городе нет знакомых, — обиделся Рудаков.

— Это сосед по квартире. — ответил Кузьма.

— Врешь ты все. И звонил ты не хозяйке. У нее и телефона-то нет. Врешь и врешь… Загадочная ты личность, товарищ Лялин.

— Все мы загадочные… Мне, пожалуй, домой пора, а то хозяйка опять скандал устроит, — сказал Кузьма и протянул Рудакову руку.

Рудаков, широко размахнувшись, шлепнул по ней своей мозолистой, шершавой лапой.

Сделав несколько шагов, Кузьма вернулся и предложил Игорю:

— Давай поменяемся бумажниками. Пусть он сегодня будет у меня. Завтра отдам. Не нравится мне этот Лжепрохоров.

— Лжестарушки, Лжепрохоров, я не удивлюсь, если завтра появится еще дюжина всевозможных лже, — пробурчал Рудаков и спросил Кузьму. — Может, ты скажешь мне адрес, на всякий случай?

— Сабурова, 49, — ответил Кузьма и зашагал.

Рудаков пошел домой. Было уже поздно. В городском саду на танцверанде оркестр играл грустный вальс. Чтобы сократить себе путь, Рудаков решил пройти через парк. На правой стороне аллеи, по которой проходил Рудаков, призрачно белели ароматные пятаки клумб. Слева, на фоне тусклых редких фонарей, виднелся черный скелет качелей. Ветер чуть шевелил раскаленные за день и пахнувшие ржавой окалиной лодки. Их, видимо, забыли поставить на тормоза, и они плавно в такт раскачивались. При этом раздавался тоненький скучный скрип. Тихо, как огромный ком папиросной бумаги, шелестела дикая маслинка. Из загадочной темноты кустов до Рудакова доносился то сдавленный шепот, то нервный смех, то недовольное мужское ворчанье. А наутро по обеим сторонам аллеи служители парка будут находить забытые платки, смятые газеты, семечную шелуху и конфетные фантики.