Рудаков поднес к губам мегафон.

— Граждане, вы промочите свои штанишки.

Граждане посмотрели в сторону спасателей с совершенным презрением. Тогда Игорь надвинул шляпу на свои голубые глаза и набрал в легкие воздуха.

— Эгей! — крикнул он, и в его голосе прозвучал металл. — Эгей! Казаки! Кончай базар. А то будете слушать свою музыку на станции.

— «Не плачь, дитя, не плачь напрасно…» — с беспредельным нахальством ответили «казаки». Рудаков значительно взглянул на Кузьму. «Тузик» вздрогнул. Круто взял вправо. Вода за кормой вскипела, и легкий полуденный зыб застучал по обшивке. «Казаки» попробовали было улизнуть от шлюпки. Они стали неожиданно разворачиваться на месте. Равновесие было потеряно. Неуклюжий велосипед начал одним боком зарываться в воду. Потом над водой показалось его ржавое брюхо, и с громким чмоканьем он опрокинулся. Пассажиры с криком прыгнули в разные стороны.

— Я это предвидел, — хладнокровно заметил Рудаков, когда из воды выглянули две испуганные физиономии.

— Ну что, казаки? — оживленно спросил Игорь. — Допрыгались? Ну, давайте вещички в шлюпку…

Один из парней протянул Игорю магнитофон. Из него вылилась тонкая струйка воды. Все остальное, по-видимому, осталось на дне морском.

— Плавать-то умеете, казаки? Давайте агрегат к берегу. Своим ходом. А я барахло ваше ловить буду.

Он приладил маску, натянул ласты и спиной прыгнул в воду. Судорожно ухватившись за перевернутый велосипед, парни о чем-то шептались. Кузьма с жалостью смотрел на них. Наконец вынырнул Рудаков. Он передал Кузьме фотоаппарат, модный башмак и кожаный бумажник. Затем выловил блестящий браслет. Потом и сам залез в шлюпку.

— За вещами зайдете на станцию, — неподкупным голосом бросил парням Рудаков. — Давай, Кузьма…

Один из потерпевших крушение уцепился за корму.

— Ребята, отдайте, пожалуйста. Будьте людьми. Если штраф, то мы прямо вам заплатим. Не обидим, не думайте…

— Может быть, отдадим? Ну их к лешему, жалкие они очень. — Кузьма вопросительно посмотрел на Рудакова.

— Давай на станцию, Кузьма. Особенно не торопись. Поговорить надо. Давай-ка выгреби мористее.

Когда они оказались на достаточном расстоянии от велопастбища, Игорь развернул бумажник. Кузьма присвистнул. В бумажнике оказалась слипшаяся пачка денег. Рудаков разлепил бумажки. Это были доллары.

— Что будем делать? — спросил Игорь.

— Что ты предлагаешь?

— По-моему, сообщать об этом на станцию не стоит, — сказал Рудаков. — Это дело не спасателей, а милиции. А заявить можно и завтра. Можно их самих спросить, как и что. Ты согласен?

— Не знаю… — Кузьма пожал плечами. — Может быть, в милиции лучше с этим справятся?

— Неопытный ты человек, Кузьма, — снисходительно произнес Рудаков. — Милиция — дело серьезное. А мы по-товарищески, корыстно заинтересуемся. Мол, не будьте жмотами, поделитесь опытом, мол, нам тоже пижонами стать охота, а?..

— Прав ты! — с восхищением произнес Кузьма. — У тебя аналитический склад ума. А как ты думаешь, они расскажут?

— Посмотрим… — с достоинством ответил опытный спасатель.

Пижоны уже поджидали их на станции. Рудаков выдать вещи отказался. Он велел им прийти вечером, после работы.

— Может быть, и договоримся.

— Спасибо, друг, в обиде не останешься, — проникновенно заверили его парни. И потом долго трясли правую руку Рудакова.

Первый рабочий день на станции кончился. Кузьма был в восторге от новой работы, от новых друзей. К вечеру он был настолько переполнен впечатлениями, что совсем забыл о двух пижонах-неудачниках. Напомнил о них сам Рудаков.

— Ну, ты как? — спросил он. — Подождешь со мной потерпевших?

— Могу, — Кузьма пожал плечами, — только пользы от меня не много будет. Не умею я с такими. У меня от них это… зубы начинают болеть.

— Так ты, значит, устраняешься? — разочарованно спросил Игорь.

— Да уж не знаю, как быть… Если очень нужно, то, конечно, могу.

— Тогда давай ждать, — обрадовался Рудаков, — а потом, если хочешь, на старушек посмотрим. Это доставит тебе удовольствие.

— А что это за старушки, на которых можно посмотреть? — заинтересовался Кузьма.

— Завтра день поминовения усопших, — начал Рудаков, — и вот сегодня божьи старушки собираются у церкви. Когда их набирается около батальона, они начинают митинговать. После митинга они достают огромные свечи и зажигают их от какого-то угодника. Потом строятся поротно и идут на кладбище. Там они ставят свечи на могилы и расходятся, но уже не организованно. А так как кладбище находится на крутом берегу, то зрелище это очень внушительное и заманчивое. — Рудаков умолк и затянулся сигаретой.

— Не понимаю, чего ты остришь? Обычай очень красивый.

— Религия — опиум для народа, — безапелляционно заявил Игорь.

— Ну, уж к боту это не имеет никакого отношения. — Кузьма улыбнулся. — Просто дань памяти усопших.

— Да ладно тебе, — Рудаков отчаянно махнул рукой, — шибко ты правильный. Пусть будет по-твоему, согласен…

— Однако пижоны не спешат.

— Пижон — всегда пижон, — изрек Рудаков и посмотрел на часы.

Шел уже десятый час вечера. Солнце только что скрылось за морем. Воздух загустел и стал прозрачным. Здания санаториев и пионерских лагерей проступили отчетливее и ближе. Их белые стены собирали из воздуха остатки солнечного света и дышали серебряным маревом. Сверху, с набережной, до спасательной доносился загадочный женский смех. На всех курортах мира по вечерам, в сиреневых или зеленых сумерках женщины смеются загадочно и маняще…