– Передохнете, теть Зой? – спросила Ольга. – Совсем тяжело дышите.

– Ничего… дойду…

Дошла. Увидела на площади, где клуб, сельсовет, заброшенный нынче кирпичный универмаг, свою елку. Ее как раз наряжали двое парней. Один стоял на стремянке, другой подавал ему большие золотистые шары.

– Вам кто… Вам кто разрешил пилить! – крикнула Зоя Сергеевна.

Обернулись. Узнала – местные, она их учила, и муж учил. Она в первых классах, он потом – физике… Сейчас не помнила, как их зовут.

– Кто разрешил? – повторила, чувствуя, как ее заливает раскаленный гнев, топя собой горе. – Воры!

– Чего – воры, – обиженно ответил один, со стремянки, и шар на шнуре в его руках закачался. – Нам Дмитрий Палыч сказал. Срочно, сказал.

– Кто это – Дмитрий Палыч? – Зоя Сергеевна растерянно повернулась к Ольге.

– Ну как – глава. Глава администрации. Дима Черногривов.

– Дима…

Ей представился Черногривов. Не таким, какой стал сейчас, а каким был в школе. Хорошо учился, хорошо себя вел, был правильным и дисциплинированным… Окончил одиннадцать классов и поступил в институт. Потом где-то работал. Вернулся сюда лет пять назад – был назначен главой их села… муниципального образования, как сейчас говорят.

Встречала его Зоя Сергеевна считаные разы – на улицу выходила редко, – но каждый раз он вежливо с ней здоровался. Как-то спросил про самочувствие, нужна ли какая помощь.

– Дима… Дима не мог… И не надо врать мне тут.

– Да вон он сам. Спросите.

Дима, Дмитрий Палыч, шел к ним от здания сельсовета твердым, уверенным шагом. Снег повизгивал под подошвами.

– Здравствуйте! – кивнул разом. – Что случилось?

– Да как – что… – Гнев Зои Сергеевны снова сменился горем. – Взяли и срубили… Это ведь для меня… Это ведь память…

– Сочувствую. Но!.. Но дерево мы были обязаны демонтировать уже давно. Это регламентируется законом, – стал объяснять Дмитрий Палыч без напора, нервов, но так, что каждым словом будто вбивал в голову Зои Сергеевны гвозди. – Ель была угрозой и для жителей, которые ходили мимо, и для вас самой. У елей очень слабая корневая система неглубокого залегания. Любой ураган мог повалить ее на ваш дом. Дерево, – Дмитрий Палыч взглянул на елку, – серьезное, поэтому могло причинить большие разрушения, а не дай бог и к жертвам привести. Поэтому, уважаемая Зоя Сергеевна, это необходимость. Любая проверка могла нам такое устроить…

– А меня, – наконец нашла силы ответить Зоя Сергеевна, – а меня спросить?

– Я ребятам велел, чтобы предупредили. Они постучали – вас не было. И демонтировали без вас.

– Но ведь это мой участок. Без меня как же? Как воры залезли…

Дмитрий Палыч приподнял руку, как бы защищаясь, а точнее, предостерегая Зою Сергеевну.

– А вот здесь – секундочку. Мы как раз перепроверяем кадастровые документы, и увидели, что палисадник не входит в территорию вашей усадьбы. Так что по закону, – он выделил последнее слово, – посадка находилась на улице. В общественном месте. Поэтому, Зоя Сергеевна, не сердитесь и поймите нас правильно – мы заботимся о благополучии всех жителей нашего села. А чтоб дерево принесло пользу – решили использовать его как новогоднюю ель.

Придавленная этим стальным монологом, Зоя Сергеевна развернулась и пошла в сторону дома. Ее нагнала Ольга.

– Вы только не переживайте, – зачастила, беря под руку, – может, он и прав. Ладно? Пойдемте… у меня ведь уже время выходит, к Вере Михайловне еще надо… Воды-то вам нужно? Прибраться?.. Печь затопить?

Зоя Сергеевна молчала. Передвигала ноги, слепо смотрела вперед… Она не раз лежала в больнице, были и две операции. Но из нее ничего не вырезали. А сейчас было ощущение, что вырезали. Душу, может быть. Вырезали и бросили прочь. И вот она существует, шевелится, вдыхает и выдыхает, но уже не живет. Даже горя уже не чувствует, не сжимается что-то в груди, когда вспоминает о муже, о сыновьях, о внуках, которых давно не видела и наверняка уже не увидит…

Почти месяц не выходила за ворота. Да и во двор – лишь из ведра вылить и набрать дров из поленницы. Ольга несколько раз заговаривала про баню – Зоя Сергеевна отмахивалась: не надо. И добавляла про себя: «Умру, вот и помоют, наверно». Жалости к себе не чувствовала, наоборот, какое-то презрение: не только елку не сберегла, но и этому Диме ничего не ответила – выслушала объяснения-плевки, утерлась и пошла.

Ольга готовила еду через день, приносила воду, мыла посуду, протапливала печь и просила, чтобы Зоя Сергеевна топила.

– Если что случится с вами, – почти плакала, – на меня ведь все повалят. Уволят, еще и дело заведут. Держитесь, пожалуйста. Весна скоро.

Зоя Сергеевна держалась: бросала полешки в топку, что-то ела из кастрюлек. Видела в холодильнике киснущие, с синеватыми лишаями плесени мандарины, которые покупала для соседских ребятишек, и ощущала нечто вроде удовольствия: позволили елку спилить, и не достались вам мандаринки, и ничего больше от меня не получите.

В конце января собралась с силами и духом, вышла за калитку. К хлебовозке. Долго перед тем убеждала себя, что очень хочет пирожок с луком, яйцами. Вот съест его, и вернутся силы, желание жить.