Риган упивалась открывшимся зрелищем. Она осматривала всё очень умным взглядом, стараясь запомнить каждую мельчайшую деталь. Без сомнения, она разрабатывала план побега, и я не мог позволить ей осуществить его.

Надеясь привлечь её внимание, я сказал:

— Мы едим наших заключенных.

Это сработало. Она подпрыгнула от моих слов, а затем её брови опустились над тёмными глазами. Она позволила моим словам закружить в её голове, пытаясь решить, был ли я серьёзен или нет. Я спрятал ещё одну усмешку, пока она боролась со страхом или замешательством.

— Не волнуйся, дорогая, — крикнул Крид позади нас.

Он говорил как невежественный деревенщина своим густым протяжным голосом, и мне захотелось развернуться и выстрелить ему в живот, позволить ему истекать кровью по всему футбольному полю, на которое он когда-то возлагал все свои бесполезные надежды и мечты в средней школе. Как же это было иронично?

— Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из пленников Кейна жаловался!

Мне хотелось застонать от его невежества и от того, как он с такой легкостью отбросил меня на много миль назад с Риган. Он отменил мой план и заставил её чувствовать себя ещё более неловко, чем когда-либо.

Хотя, это было правдой. То, что я не испытывал желания привести девушку к себе и разделить с ней свой дом, не означало, что в то же время не было достаточно возможностей, чтобы заполнить пустоту и согреть мою постель. Просто раньше они мне всегда надоедали, я передавал их другим, более жадным мужчинам.

— О, боже, — простонала Риган, и её лицо побледнело от намёка на то, что её драгоценная добродетель в опасности.

Я неловко откашлялся, но не стал пытаться объясниться. Извинения только ослабят мой авторитет, и открытие этой конкретной дискуссии подорвёт мою надежду на то, что она может мне доверять.

По крайней мере, она могла быть уверена, что мы не ели наших пленников.

Мы погрузились в неловкое молчание, шагая по всё ещё влажной траве. Раннее утреннее солнце пригревало, но недостаточно сильно, чтобы высушить росу, окропившую свежую весеннюю траву. Я вдохнул чистый воздух и почувствовал себя более живым, чем за последние два долгих года.

Я всегда любил этот город и это поле больше всего на свете. Взрослея, я проводил время в центре внимания как звезда футбола, я платил свои взносы как ответственный, в основном хороший сын одной из самых уважаемых семей города и встречался с достаточным количеством девушек, чтобы заработать лишь слегка запятнанную репутацию.

Когда цивилизация пала, мой отец был самым подготовленным и квалифицированным человеком, способным подняться и взять на себя ответственность. В некотором смысле, я всегда был готов пойти с ним нога в ногу. Он правильно воспитал нас, научил нас важным вещам, необходимым для выживания в то время, когда ничего не было, привил нам ценности и основные инстинкты, которые помогут нам выжить в будущем, когда никому нельзя доверять. Он позаботился о том, чтобы мы были достаточно конкурентоспособны, чтобы всегда хотеть быть лучшими и иметь лучшее.

Мне было легко соответствовать его целям и ожиданиям. Отчасти потому, что я всегда был для него таким сыном, а также потому, что видел, что это был единственный выход. Он собирался сохранить нам жизнь, сохранить жизнь многим людям. Если я послушаю и помогу ему осуществить это, мы сможем спасти огромную часть оставшегося человечества.

Но чего я не понимал, так это то, что моё послушание и преданность будет сопровождаться таким одиночеством. В то время как я занимал такую сильную позицию власти и командования, я не мог позволить себе сблизиться с кем-либо ещё. Другие солдаты попытались бы использовать дружбу со мной или манипулировать мной, чтобы удовлетворить свои жадные и эгоистичные желания. Мой брат и сестра оказались сплошным разочарованием, и любые реальные отношения с ними были разорваны ещё в самом начале. А женщины, хотя и доставляли мне удовольствие какое-то время, через некоторое время сводили меня с ума.

Однако я никогда не чувствовал ничего подобного ни к одной из девушек, которые приходили до сегодняшнего дня. Всегда были физические или личностные недостатки, которые удерживали меня от чрезмерной привязанности. На ночь моя кровать бывала занята, а мысли слишком заняты, чтобы зацикливаться на удушающем одиночестве, но утром я прогонял их и возвращался к уединённому образу жизни, который одновременно преследовал меня и успокаивал.

Хотя я ненавидел полную тишину своего дома всякий раз, когда проводил там слишком много времени, я также знал, что это самый безопасный способ жить. Там не было женщины, которая готовила бы или стирала, но если бы злоумышленник даже проник в мою собственность, я бы знал. У меня не было друзей, чтобы поговорить о трудностях нашей работы или обсудить ещё одно несчастье, но у меня также не было никого, кто мог бы раскрыть мои секреты или использовать меня, чтобы продвинуться по служебной лестнице. Я отделился по причине, и хотя это был обоюдоострый меч, одиночество меня устраивало.

До сих пор.

Пока я не нашёл идеальную спутницу, которая дополнила бы меня и мою жизнь.

Как только мы подошли к входу в бывшую среднюю школу, я достал ключи и приготовился впустить заключённых. Это всегда было самой трудной частью для посторонних. Мой отец и его трофеи. Это нервировало всех и пугало. Не было простого способа объяснить его зацикленность на добывании трофеев или почему мы позволяли им жить. Это была одна из немногих вещей, по которым мы расходились во мнениях, но он не стал прислушиваться к моему мнению, поэтому я отказался от попыток убедить его, что он способен на генерирование плохих идей.