— Бандит отрезал, пытал, чтобы я выдал Степана. Сливак, может слышал о таком? Степан убил его и всю его банду. Милиция еще за нами носится. Слышал, перестрелка в Затоне? — это в нас. Вообщем, не шуточки все это, Мишка. Совсем не шутки.

— А ты то как?

Пожал плечами Димка, вздохнул.

— Паршиво, если честно. Достали меня приключения. Хоть бы все это скорее кончилось. Хоть бы, — словно не веря в исполнением своих слов, глухо закончил он. — Вот такие дела.

— Ты что, у него в плену?

Усмехнулся Димка, вздохнул.

— Что ты. Наоборот, Мишка. Если бы не он, я бы давно пропал. Носятся ведь за мной, чтобы выйти на него. Без меня его никто не найдет и не достанет. Раствориться в воздухе, словно и не было.

— Как это?

— Да так. Он же не человек.

— А какой он?

— Большой и сильный. Он все может. Он даже пули умеет останавливать.

— Как Терминатор?

— Ерунда твой Терминатор. Тот Степану в подметки не годится. Я бы вправду позвал его и познакомил, да к тебе потом привяжутся, не дай бог, как со мной начнется.

Уткнул Димка глаза в землю, заговорил, как на духу. «Не завидуй мне Мишка. Ничего хорошего в этом нет. И я ему обуза, и мне без него пропасть», — встряхнул головой, гоня мысли прочь.

— А школа как? Когда каникулы?

— Через неделю, Дим.

— Хорошо вам, — вырвались тоскливые слова.

— Димка, ты что? Может еще все обойдется?

— Здесь не обойдется, Мишка. Уеду я из Уфы. Мамку, Катьку увезу. Спрячемся. Страна большая. Скоро уеду. И не вернусь, наверное. А это вот тебе, — и Димка протянул Мишке газетный сверточек. — Дома откроешь. Сам решишь, что делать.

— Что это?

— Подарок. Пацанам я тоже отправил. Вот обрадуются, когда откроют. Спрячь за рубашку, а то потеряешь.

Недоверчиво сунул было Мишка газетный сверток за рубашку, да остановил его Димка. «Подожди. Сейчас поверишь, что я правду сказал. — Обернул назад лицо, произнес, — Степан, сделай что-нибудь, чтобы он поверил».

Выскользнул сам собой сверток из Мишкиных рук, опустился медленно на траву и зашагал на двух уголках, шурша бумагой. Потом остановился, подпрыгнул пару раз, словно прицеливаясь, и взлетел к Мишкиной груди, так что тот от испуга попятился.

— Не бойся. — Димка взял сверток, сунул Мишке под рубашку. — Это мелочь, Степан еще не то может.

— Димка, может я что могу сделать?

— Спасибо, Михась. Степан все сделает. Он ведь теперь мне брат, так что я не пропаду.

— А может ему в цирке выступать? Или как Кашпировскому гипнозом лечить?

— Какой там цирк, Мишка. Все хотят воевать с его помощью. Бандиты — мелочь, американцы принюхиваются, а ты говоришь цирк. Страшное это дело, Мишка. Проснусь иногда, думаю, приснилось. А увижу палец, как водой холодной умоешься. Не дай бог попасть в такую карусель. Ну ладно, Миш. Ребятам пока не говори обо мне. Дня через три-четыре, не раньше. А лучше вообще молчать, вдруг милиция привяжется.

Друзья еще некоторое время потоптались на месте, перебросились незначащими фразами, а потом вышли из кустов и разошлись в разные стороны. Оглянувшись, Мишка увидел, как Димка садится в легковушку, в глубине которой виднелся крупный мужской силуэт. Машина тронулась и проезжая мимо Мишки, Димка помахал ему рукой.

В это же время другие одноклассники Димки, как он и упомянул в разговоре, тоже получали нежданные подарки. На подходе к дому то один, то другой подросток — стал натыкаться то взглядом, то ногой на аккуратно перевязанные сверточки из газетной бумаги. Кто из любопытства сразу разворачивал газетку, тут же захлопывал ладони, оглядывался вокруг, торопливо прятал сверток в карман или за ворот рубахи и спешил домой, что было сил. Другие, отпинывая его в кусты, потом, выпучив глаза, наблюдали, как переваливаясь, словно в мультике, на двух уголках кряжисто выходили сверточки из кустов, перепрыгивали через бордюры и, кряхтя, укладывались снова под ноги. Бывало и так, что чья-то третья, чужая рука тянулась прежде к сверточкам, и тогда те отпрыгивали прочь от чужой руки, вызывая инстинктивный вопль испуга, подскакивали, норовя скорее попасть в руки назначенных ему хозяев, или просто растворялись в воздухе, появляясь несколько позднее вновь на его пути подростка. И все повторялось: свертки разворачивались, ладони захлопывались, глаза стреляли по сторонам, а ноги сами собой устремлялись к дому. И было то немудрено: пачки денег скрывались за шуршащей бумагой, и было этих денег столько, что хватало не только на мечту мальчишек — велосипед, хватало и на легковую машину.

Но не одни подарки раздавал Димка в этот день. Долго не решался он подойти к Степану, а потом рассказал, как в прошлом году его избили четверо ребят.

— Я шел от Мишки. Было уже темно. Они стояли на углу дома, окликнули, нет ли прикурить. Я сказал, что нет. Вдруг сзади топот, подставили подножку, сбили с ног, стали пинать. Я вырвался, отбежал к дому, кричу: «За что»? А они кулаками по голове, по бокам, снова на асфальт, снова ботинками по лицу, по ребрам. Ладно, шли мимо взрослые, закричали, они дали деру. Ребро сломали, синяки долго не проходили, в школу было стыдно ходить. Мне было очень страшно и жутко, когда меня пинали, и этот страх до сих пор меня жжет. Я хочу поговорить с ними. И так, чтобы меня не могли засечь.

Догадался Степан, что Димка имеет в виду. Устроил встречу на краю города, так чтобы просматривались окрестности.

Четверо парнишек, упомянутых в разговоре, стояли посреди моста над Белой, что пролег в сторону аэропорта, курили, плевались в воду, оглядывались вокруг, словно не понимая, что их сюда принесло. Приблизившись, Димка остановился.

— Эй, ребята, вы меня узнаете?

— Пшел отсюда, шкет, — прозвучало небрежно.

— Той осенью вы избили меня у кукольного театра, поздно вечером, в начале октября. Помните?