— Пора ехать, — невинно заметил Юрий Александрович Степану.

И взглянув друг на друга, они дружно рассмеялись.

Спустя несколько минут осторожная езда водителя обратила на себя внимание Кудрявцева, и он недоуменно взглянул на Степана.

— Что-то случилось?

— Ты странно меня назвал: «Батькович»?

— Вот оно что? В знак уважения у нас принято называть друг друга по имени-отчеству, если ты заметил. Имени твоего создателя я не знаю, а «батя», «батька» — это отец по-украински или белоруски. Поэтому и Степан Батькович. Если не нравится, не буду.

— Уин’сью’уан, — медленно, четко выделяя каждый звук, мягко и в то же время печально произнес Степан. — Небо алмазной глубины — так его звали на вашем языке.

— Степан Уинсович Алмазов — ты не будешь против?

— Нет, — широко улыбнулся Степан, — Мне нравится. Пусть так будет. Лицо Степана стало мягким и добрым и долго еще сохраняло свое выражение.

Далее они ехали молча, однако, судя по дальнейшему поведению Кудрявцева, мысли его не дремали. Упомянутое ранее «быть хитрее» проявилось в том, что в следующий раз не он пошел за деньгами, а деньги сами пошли к нему. Не на своих, естественно, ногах, но на ногах своих владельцев.

Послеобеденное время на Советской площади, окруженной министерствами и офисами крупнейших предприятий республики, в этот день протекало не так, как обычно. Прежде полусонное, безмятежное, когда «тугие животы» — непременный атрибут высокого начальства — переваривали сытные обеды и поглаживали бока своих секретарш, кто наяву, а кто мечтая, сменилось какой-то лихорадочной суетой. Не у всех сразу, но по очереди, причем очередь эта диктовалась не рангом небожителей, но алфавитным порядком. Начиная с буквы «А» (Абусалямовых, Абдрафиковых) она плавно переходила на следующие буквы (Мингажевых и т. п.) и закончилась к концу рабочего дня на Юмашевых и Япаровых. Чем было вызвано отсутствие русских фамилий в этом печальном списке, так и осталось невыясненным: то ли их было слишком мало в высоких сферах, то ли предмет интереса у обладателей данных фамилий отсутствовал, то ли махровый национализм проявился у нашего героя. А заключался этот интерес в сказанных Кудрявцевым Степану словах: «Пусть высокие чины в этом здании принесут мне не меньше, чем по двадцать тысяч долларов каждый. Разумеется, если они у них на самом деле есть». Оказалось, что есть. Не всегда на рабочем месте, но всегда значительно больше. Кому повезло, как на сносях, качаясь и запыхаясь, тряся животами, спешили в свои служебные кабинеты, тщательно закрывшись, вытаскивали из укромных мест и сейфов вожделенные банкноты, по несколько раз пересчитывали требуемое количество, обвязывали резинкой, для верности завертывая в листы бумаги или газет, и обречено выходили из здания. Другие, как ошпаренные, выскакивали на улицу, по-боевому рвали на себя дверцы служебных или личных авто и мчались домой или какие другие места, где хранили нажитое, и также бережно пересчитывали и завертывали. И те, и другие, иногда выстраиваясь в очередь, торжественно подходили затем к сидящему на скамье неподалеку от республиканской библиотеки Юрию Александровичу и со словами «Премного благодарны» и, кланяясь, бережно складывали пачки в раскрытую спортивную сумку у его ног. «Слава труду», «Родина Вас не забудет», — звучало небрежное в ответ. И словно получив неслыханную награду, с воодушевленными лицами и тряся животами, возвращались начальники после этих слов в свои кабинеты, и настроение их было приподнятым и торжественным. Увы, до тех пор, пока они не появлялись дома, где наваждение под натиском жен и домочадцев исчезало. Об остальном представляем додуматься читателю. Но смутный слух об этом происшествии, как первая ласточка, прошелестел над городом. И слова «таинственный гипнотизер» впервые прозвучало в высоких кабинетах.

К концу дня Юрий Александрович вспомнил о своем обещании насчет книжки забавному пацану с удивительным прозвищем Спиноза, и, пребывая в благодушном настроении и желая сделать что-то действительно доброе в этот незабываемый день — предтечу нового и радостного этапа в своей жизни, — он попросил Степана поехать домой, в ворохе книг выбрал дорогую ему «Связь времен» Ф. Нестерова о духе и истории русского народа и ближе к вечеру, когда, по его мнению, никакая сила не могла оторвать мальчишек от улицы, поехал к «шести стволам».

Спинозы еще не было. Не испытывая нужды, он тем не менее попросил ребят помыть машину, отвалив в этот раз сотню рублей не глядя, и задумчиво сидел на достопамятном ящике из неструганных реек, когда увидел бегущего к ним Димку.

— Слышь, пацаны, Катьку не видели? — запыхавшись, крикнул он ребятам, — полчаса назад позвонила, что идет от подруги, и нет до сих пор. Мы уж с матерью не знаем, что думать.

— Нет, Димка, не видали. Да, черный джип, ну тот, давешний, там за гаражами стоял — махнули мальчишки руками в сторону металлических гаражей. — Пойдем-ка, посмотрим.

Спустя минуту они убедились, что машины на месте не было. Димка аж почернел лицом.

— Где же она, Катька?

Тревога закралась и в сердце Юрия Александровича, не отводящего взгляд от мечущихся ребят. Взяв за руку Спинозу, он силой подвел его к своей машине, Крикнул «Степан». А когда тот на удивление присутствующих вышел из машины, не таясь окружающих воскликнул.

— У этого мальчика пропала сестра, Степан. Ты знаешь, где она?

— Знаю. Она в черной машине недалеко отсюда. У нее неприятности.

— Останови там все. Немедленно останови и едем. Быстрей садись, — крикнул он Димке, и сам незамедлительно занял место рядом с водителем.

Степан уже был за рулем. Не успел Димка захлопнуть дверь, как, взвизгнув колесами, машина рванула на дорогу. Увидев мать, растерянно бредущую по обочине, Димка крикнул «Стой, мамку возьмем». И не успела машина затормозить, распахнул дверь и крикнул: «Мамка, скорей сюда, мы к Катьке едем» Ничего не понимая, та, скорее от безысходности поисков и в великом страхе за дочь, ничего не спрашивая, мигом влезла в автомобиль и, уже не останавливаясь, они помчались.

Путь был недолог. Недалеко от дороги за обочиной в начале улицы Российской в сгущающихся сумерках, уткнувшись наполовину в опушку соснового бора, стоял черный «Ланд Крузер», внушая настороженность и опаску всякому, кто проходил мимо. Настороженность вызывала и его мрачность, где стекла были того же цвета, что и борта, и одинокость его на краю леса. Сердца подъехавших невольно сжались, но страх за девушку и слепая, интуитивная вера, что она в этой машине были настолько сильны, что мать и Димка, не раздумывая, выскочили из машины и, подбежав к джипу, рванули его дверцы на себя.