– Алейша, ты знаешь, что если тебе захочется отдохнуть, ты можешь приехать и провести какое-то время здесь. Мы будем очень рады тебя видеть. У тебя ведь сейчас летние каникулы?

– Да, я сдала экзамены. Но… я работаю. Может быть, в другой раз? Когда будет поспокойнее. В любом случае, я собираюсь много читать – подготовиться к поступлению в университет и все такое. Юриспруденция… там будет конкурс. Эйдан хочет, чтобы я усердно занималась. – Она уставилась на стену, представляя себе, как ее отец находится в своем всегда безупречно чистом доме, с прекрасными детьми, сидящими перед телевизором, они шутят, смеются. Интересно, насколько легко дышится в его новом доме?

– Конечно, я понимаю. Хорошо, солнышко, я рад, что ты так серьезно к этому относишься.

Он замолчал, Алейша услышала возглас на заднем плане. Кто-то его звал.

– Папа?

– Извини, Алейша, мне надо идти. Извини – я тебе еще позвоню. Но помни про мое предложение. Если захочешь приехать в гости, тебе всегда рады.

– Я знаю, – сказала Алейша.

– Хорошо, пока, дорогая, люблю тебя. – Не дожидаясь ее ответа, он отключился.

– Пока, – сказала она в умолкший телефон. Отчаянно желая чем-то занять ум, спастись от наполняющей дом тишины, она принялась листать журнал телефонных вызовов.

Эйдан. Эйдан. Эйдан. Дом. Дом. Кайл. Дев. Кайл. Дом. Эйдан.

Она зашла в свою телефонную книгу и нажала кнопку «Вызов» напротив имени Рэйчел, слушала гудки, почти надеясь, что Рэйчел не ответит. Алейша не знала, что скажет. Но разговор с отцом, его непринужденный голос заставили ее почувствовать себя еще более ненужной, чем когда-либо.

– Привет, сестренка! – прощебетал голос Рэйчел.

– Привет, – ответила Алейша, не сумев убрать уныние из голоса. – Ты в порядке?

– Извини, детка, но я сейчас гуляю с друзьями. Можно я позвоню тебе позже?

– Не беспокойся, не беспокойся, – ответила Алейша с легкостью, которой не испытывала, не желая, чтобы сестра чувствовала вину за то, что живет нормальной жизнью. – Поговорим на неделе? Приятного вечера! – Она со вздохом повесила трубку. Единственная компания, которая у нее была в обозримом будущем – негромкое посапывание мамы.

Лейла сидела рядом с ней, склонив голову на плечо и мирно спала. У Алейши на мгновение возникло желание встряхнуть ее, разбудить и закричать: «Мама, поговори со мной! Давай поболтаем!» Но это желание рассеялось так же быстро, как и возникло.

Она вытащила из чехла список книг, развернула его и вновь сложила, а затем медленно вынула из сумки «Убить пересмешника». Кто-то потрудился составить этот список, специально отобрал книги. Что же было в этих книгах? Почему он выбрал именно эти? Знал ли автор, что его список для чтения станет чьим-то еще?

Она посмотрела на книгу и почувствовала неловкость, вспомнив, как волновалась, когда впервые ее открыла, тогда ей показалось, что все в библиотеке внимательно разглядывают ее. Интересовались, что она делает? Почему ведет себя как какой-нибудь книжный червь? Но здесь, кроме нее, никого не было. Некому было ее оценивать.

Она раскрыла книгу и начала читать, поначалу неуверенно, осторожно шепча каждое слово, как если бы читала вслух на уроке английского, пока не позволила себе наслаждаться собственным неспешным ритмом, чувствуя каждое слово. Через каждые несколько строчек она поглядывала на Лейлу, чтобы проверить, не подает ли мама признаков пробуждения, но мама не шевелилась. Она заметила, что книга позволяет ей присутствовать сразу в двух мирах: в том мире, в котором она находилась прямо сейчас, в своем доме, рядом с матерью, где воздух был теплым и влажным от дневной жары, и в другом мире, мире двух детей, девочки Джин-Луизы по прозвищу Глазастик и ее старшего брата Джима, которые жили в маленьком городке под названием Мэйкомб, в штате Алабама, где они играли на улице, дурачились, потому что были… детьми. Она была готова на все, чтобы снова увидеть жизнь глазами ребенка; время, когда она еще не была такой сложной, пугающие соседи были веселым увлечением, а семья означала родной дом. С первых нескольких страниц было ясно, что Глазастик определенно мешает Джиму, но он все равно с ней мирился.

– Мам. – Алейша повернулась к Лейле, чьи глаза были по-прежнему крепко закрыты. – Что ты думаешь о Глазастике и Джиме? Они тебе никого не напоминают? – Алейша улыбнулась, не ожидая ответа, на глаза ей попалась фотография, выставленная на каминной полке: Алейша и Эйдан, в возрасте семи и пятнадцати лет, обнимающие друг друга (к этому их принудила Лейла, руководившая съемками из-за камеры), с лицами, скривившимися от притворного отвращения. Она улыбнулась.

Затем Алейша познакомилась с отцом Глазастика и Джима. Рассказчица называла его по имени – Аттикус… Это имело смысл только потому, что он был важным персонажем. Обращение «отец», похоже, было для Аттикуса слишком банальным. Он был адвокатом. Мудрым, добрым, справедливым… Она повернулась к Лейле, лицо ее расплылось в улыбке.

– Мам! Он адвокат! – прошептала она. – Похоже, большая шишка в их городишке. – Она видела Аттикуса глазами Глазастика – крупный мужчина, сильный, достойный уважения. Она вспомнила, что когда-то давным-давно и сама так думала об отце. Странно, как только кончается детство, родители превращаются в обычных людей, с такими же, как у тебя, страхами и переживаниями.

– Мама, – произнесла она тихим голосом, – кажется, я начинаю в этом разбираться. – На одно мгновение ей показалось, что Лейла вздрогнула, что глаза ее чуть приоткрылись. Алейша подумала, не собирается ли мама что-то ей сказать. Когда ничего не произошло, Алейша свернулась калачиком на диване, прижавшись к матери, как делала раньше, в детстве. Прижав к себе книжку, она позволила глазам закрыться.