Я подхожу к сине-белому биверу Фила, который стоит на прицепе в дальней части ангара со снятой панелью двигателя. Фил сказал нам, что не поднимал его в воздух уже три года из-за проблем со зрением. Что же происходит с самолетом после такого долгого отсутствия эксплуатации?

– Еще раз, какого он года? Шестьдесят девятого?

– Пятьдесят девятого.

– Еще лучше.

Я забираюсь внутрь по узкой лесенке со стороны пилота. Свешиваю ноги из кабины, пока рассматриваю серебристые полоски изоленты, скрепляющие красную ткань сидений. Фил и его вездесущая изолента.

Панель управления с циферблатами и переключателями здесь точная копия Вероники, на мой взгляд, но я уверена, что если спросить Джону, то он назовет тысячу различий между ними, едва только взглянув.

– Что с ним может быть, по-твоему?

– Для начала ему нужен новый пропеллер. Фил сказал, что я смогу выжать еще, вероятно, часов триста на этом двигателе, но я оставлю это на усмотрение Тоби.

Сегодня они наконец-то встретились, правда в не самых лучших обстоятельствах, и, прежде чем расстаться, обменялись всего несколькими короткими фразами. По крайней мере, Джона, похоже, не против дать ему шанс, удовлетворенный тем, как исправно работают движки снегоходов и квадроциклов с тех пор, как с ними поработал Тоби.

– Вам двоим стоит как-нибудь выпить.

Будет неплохо, если у Джоны появится местный друг мужского пола, и поскорее. Казалось, в Бангоре его знали и любили все, однако мой отец и Макс были единственными парнями, с которыми Джона общался вне работы. Теперь папы нет, а Макс вернулся в Портленд и занимается своим сыном Тором.

Джона что-то ворчит в ответ.

Я провожу кончиком пальца по одному из датчиков на панели, и палец сразу же покрывается толстым слоем пыли. Когда самолет будет готов к полету, его нужно хорошенько отмыть.

И тут меня осеняет.

– Нам нужно дать ей имя! – кричу я.

Сначала это была традиция моего деда, а потом и отца. Теперь мы тоже должны ее перенять. Поверить не могу, что я не подумала об этом раньше.

Джона, уже завершивший свои проверки и наполовину торчащий из Вероники, задерживается, чтобы достать что-то внутри нее. Затем он спрыгивает из самолета на землю с тяжелым стуком ботинок. В одной руке он сжимает смятый коричневый бумажный пакет, а в другой – предмет, завернутый в газеты.

– Я уже дал.

– Правда? – Меня пронзает неожиданный укол разочарования. – Как ты мог дать ей название без…

– Рен. Я назвал его Рен. – Джона приближается к самолету и проводит рукой по фюзеляжу. – Это он.

– О! – Я закусываю губу, когда вместе с пузырьком эмоций у меня вырывается улыбка. – Это хорошее имя.

– Ага. Я тоже так подумал.

Однако голубые глаза Джоны печальны. Это еще раз напоминает мне, что я не единственная, кто потерял моего отца и все еще скорбит по нему.

– Поможешь мне спуститься?

Здесь слишком высоко, чтобы спрыгнуть с самолета на его поплавки или прицеп. Джона вытягивает руки и открывает мне свои объятия.

Я тянусь к нему и, обхватив его шею руками, позволяю себе соскользнуть вниз, зная, что он выдержит мой вес.

Он кряхтит, но едва сдвигается с места и ставит меня на пол, придерживая рукой мою спину. В процессе я украдкой целую его губы.

– Вот. – Он протягивает мне предмет странной формы, завернутый в газетную бумагу и перевязанный шпагатом. – Это подарок на новоселье от Этель.

– Этель? Когда ты с ней виделся?

– Сегодня.

Я нахмуриваю брови.

– Что она делала в Крукед-Крик?

– Я остановился в ее деревне по дороге домой. Хотел посмотреть, как они пережили зиму.

– Какого черта, Джона!

Этель и ее семья живут и занимаются промыслом в деревне вверх по течению реки Кускоквим. Я не знаю, как далеко находится эта деревня от Бангора, но точно знаю, что не рядом с Крукед-Крик.

– Ты помнишь про маршрут?

Он прилетел домой на полчаса позже, чем ожидалось, но я была так отвлечена всей этой ситуацией с псом Роя, что не придала этому значения.

– Я здесь, и со мной все в порядке, так ведь? Да ладно тебе, расслабься.

Мое раздражение мгновенно накаляется.

– Не говори мне расслабиться!

Ненавижу, когда мне говорят расслабиться. Джона смотрит на меня секунду, а потом выпячивает подбородок.

– Открой.

Я вздыхаю.

– Этот разговор еще не закончен.

Но я слишком устала и голодна, чтобы спорить с ним. Я начинаю дергать шпагат, перетягивающий упаковку.

– Как она? Все еще угрожает отрубить конечности своему сыну?