– Что она здесь делает? – в этот самый момент, девушка обратилась к толстухе за стойкой. Она говорила о мужчине, который вчера покончил с собой. То есть, она говорила обо мне и очень просила назвать его имя. Еще придумала легенду о пропавшем женихе ее подруги. – Зачем ей мое имя? – я привалился к стойке, пристально наблюдая за девушкой. Она чертовски красива, а ее профиль, идеален. Я втянул носом, уловив слабый цветочный аромат.

– Ты хотел сказать, чужое имя?

– Неважно. Почему она спрашивает обо мне?

– Она очевидец твоего поступка.

Дерьмо. Хреновый расклад.

– Как ее имя? – я не мог оторвать взгляда от девушки. Я… думаю, я хотел остаться с ней рядом. Сопровождать ее до дома/работы/магазина… черт, да куда угодно, лишь бы не выпускать ее из виду.

– Понравилась? – усмехнулся ангел.

– Да. – Просто ответил я, не испытывая ни стыда, что пялюсь на нее, как старый развратник, и не угрызений совести, за то, что представляю нас в кровати. Ох, черт. Ради этого стоило отдать свою жизнь, чтобы снова почувствовать влечение. Из-за синих пони,49 меня ничего кроме этого не интересовало… если так подумать, я не был с женщиной… полтора года. И как только у меня не случилась атрофия яичек, а член не стал пособием для изучения гериатрии.50 – Скажи мне ее имя.

– Сам узнаешь. Сначала в морг.

– На кой хрен? – когда девушка закончила благодарить медсестру и двинулась к выходу, я едва удержался, чтобы не последовать за ней. Черт… это было сложно.

– Узнаешь. – «Рапунцель» ухватил меня за руку и уже через секунду мы были в светло-зеленой комнате со столами и холодильниками. Воняло здесь так, будто это место вымыли раствором из мертвого скунса, вымоченного в розах. – Ммм, нам повезло. – Ангел подошел к самому дальнему и нижнему морозильнику, открывая дверцу и вытягивая поддон. – С тобой еще не начали.

Машинально потерев грудь, я подумал, что бы почувствовал, если бы веселый доктор решил вскрыть мою грудную клетку? С девушкой, я испытал ощущения, а что касается всего остального? Вообще-то это странно, что-то чувствовать. Я же мертв, но эмоции продолжают работать на меня.

– Ксанакс нужен? – улыбнулся придурок, откинув копну волос назад. Я встал по другую сторону от поддона, пробегаясь взглядом по простыни, которой было укрыто мое тело.

– Зачем?

– Большинство, увидев свое тело, начинают рыдать. Кто-то смеяться. Блевать. Некоторые делают это одновременно. – Я сморщился, довольному лицу ангела. Затем, он полностью сорвал простынь, бросив ее на пол. – Да, ты красавчик. Жаль, что оказался идиотом, а мог бы быть неплохим человеком.

– И отчего я умер? – я скрестил руки на груди, внимательно проходясь взглядом по себе. Это одновременно странно и привычно, смотреть на себя. Как в зеркало, только с одним исключением – оригинал разительно отличается от отражения. Истощенной наркотой, тело с выступающими ребрами и дырой, вместо пресса. Пятна от инъекций и проступающие серые вены. Землистая, с голубыми пятнами, кожа. Синие губы. Правая рука и нога вывернута. Ублюдки, даже не потрудились вправить суставы на место, прежде чем приступать к вскрытию.

– Многочисленные переломы. Внутреннее кровоизлияние. Череп в крошки.– «Рапунцель» дотронулся до моего века, оттянув его вверх. Я вздрогнул, по большей части от отвращения, нежели оттого, что почувствовал легкое покалывание ровно в том месте, чего касался ангел. Мутный зрачок, так словно у природы в достатке было белой краски, что она переборщила с ней, застыл на одной точке. – Классика. – Он усмехнулся, ткнув меня пальцем в нос. Точнее, не меня, а мой труп…

– Может, хватит? – проворчал я, отчаянно желая хлопнуть его по руке. Я ему не игрушка, чтобы забавляться мной.

– Ладно-ладно. Но, ты почувствовал, когда я коснулся твоего тела, да? – я нехотя кивнул. – Отлично. Теперь, войди в себя.

– Ты в курсе, что у тебя с риторикой бардак? – я скривился, на этот раз от двойного подтекста косматого. Фразочка – войди в себя, определенно не имела ничего общего с возвращением духа в тело.

– Не правда. – Отмахнулся он. – Давай, Вик. Ты же хочешь продолжать есть и трахаться? Пока за тебя не взялся юный таксидермист, ты должен вернуться в свое тело.

– А вот теперь, стоп. – Я подозрительно уставился на «Рапунцеля». – Ты сказал, что моя душа ожидает приговора. Это мое физическое тело, а я оболочка. Так? В человеке есть только две вещи – душа и тело, а ты перевернул все с ног на голову. Я не могу быть оболочкой, потому это, – я ткнул на свое тело, – и есть оболочка, тогда, получается, что я душа.

– Ты – придурок. – Вздохнул Годвин. – И не две, а три вещи. – Когда я выдал серию нецензурных выражений, ангел хлопнул меня по груди ладошкой. Я снова почувствовал контакт. – Окей. Значит, слушай меня. Ты верхушка айсберга. Верхний слой эпидермиса. Внешний лоск. Покрытие. Слой тональника, черт, называй, как угодно, но точно не душа. Ты, – он махнул на меня рукой. – Слабая, тончайшая материя, которая не может ни с чем взаимодействовать. И пока мы спорим, время подходит к очень приятному процессу, который называется – аутопсия. Хочешь, чтобы твой зад заправили твоими же кишками? Валяй. Я посмотрю, когда ты вернешься в свое тело и захочешь гамбургер. Будет забавно наблюдать за попытками удержать жопой то, что ты проглотил.