Следующая сложность, с которой связано получение ответа на вопрос о характере интересующих нас направлений анализа, заключается в непоследовательном употреблении понятий «формалистский», «структуралистский» (в меньшей степени это относится к понятию «семиотический»): порой они в качестве метафор замещают реалии, обычно обозначаемые средствами обыденного языка, называют определенную методику анализа или используются в качестве стенографических значков вместо соответствующих методологических систем. В то время как критика формализма в 30-40-е годы понимала под «формалистским анализом» в значительной степени одностороннее «механистичное» (свободное от марксистско-ленинского понимания истории) исследование текстов, то, например, критика Л.Д. Троцкого в адрес существовавшего в то время формализма (с тенденциями его будущих продолжателей) была еще гораздо более дифференцированной1. Из характеристики Троцкого, согласно которой «формалисты» сосредотачивают свое внимание на «исчислимых элементах» - сегодня мы сказали бы «плане выражения» -литературных текстов (таких, как ритм, параллелизм, формы организации стиха и т. д.), следует вывод, что он не понимал «формалистический» метод ни исключительно как способ исследования, ни строго методологически в духе определения целей, методов и исходных положений: как бы то ни было, в качестве объекта исследования называются по крайней мере «формальные элементы», анализируемые с помощью «методов исчисления».

Другие, как, например, П.Н. Медведев [4] [5] , хотя и критиковали слишком узкое понимание материала формалистами, обусловленную психологией восприятия зависимость познания от литературного метода и характер возможного в результате этого эффекта остранения у воспринимающего субъекта, однако не подвергали при этом сомнению методологическую основу как таковую. И это показывает, что уже критики - современники формализма рассматривали его не исключительно в аспекте определенного, узко понятого механистического аналитического инструмента, а разбирали его - по крайней мере что касается исходных принципов - скорее методологически (хотя и не в соответствии с основной интенцией формализма).

Сами формалисты связывали с «формальным» подходом или «формальной школой» - в этом они являются ясной противоположностью своим односторонним критикам - в равной степени как совершенно определенный предмет исследования, так и совершенно определенную цель исследования. Так, Б.М. Эйхенбаум указывал в качестве задач

a) «построение литературной науки» [6] [7] , которое носило бы «наукообразный характер», чтобы избавиться от часто порицаемой пустой болтовни «по поводу» текстов;

b) ограничение предмета исследования, причем не через особые методы анализа, а заданием фундаментального «принципа» [8] , отделяющего этот предмет от других предметов. Более детально предмет затем определяется как «специфический ряд явлений» [9] . «Формальная школа изучает литературу как ряд специфических явлений и строит историю литературы как специфическую конкретную эволюцию литературных форм и традиций» [10] . Поэтому усилия формалистов направлены «[...] не на описание отдельных произведений [...], а на построение теории и истории литературы как самостоятельной науки» [11] . Со всей ясностью подчеркивается, что речь идет о «научной системе вместо хаотического нагромождения фактов и личных мнений» [12] , независимо от того, что из этого подхода и прежде всего из самих эмпирических работ могут быть выведены определенные методы анализа.

С сегодняшней точки зрения понятие «формальный» может быть истолковано помимо того, хотя и не исключительно, как относящееся к определенной ступени процедуры анализа, правда, теперь уже исходя не только из позиций русского формализма, а из позиций современной лингвистики. «Формальным» в таком случае оказывается - с учетом разделения плана выражения и плана содержания - анализ функциональных связей (т. е. формы организации) плана выражения (например, какого-либо текста либо его аспектов/элементов), причем вопрос о том, ограничится ли исследователь только этой ступенью или же включит в работу семантические и/или прагматические аспекты проблемы, используя соответствующие методы анализа и интерпретации полученных результатов, остается открытым.

В дальнейшем мы будем пользоваться этим понятием не в указанном смысле, а в соответствии с концепцией русского формализма.

Проблемы, сходные с теми, что возникают при фиксации понятия «формализм» и «формальный», наблюдаются и при работе с понятиями «структурализм» и «семиотика» Московской и Тартуской школ (см. ниже).

Формализм, структурализм и семиотика - равно как и формальный, структурный и семиотический анализ - не исключают друг друга как противоположности, а дополняют друг друга [13] . Это верно и несмотря на тот факт, что каждое из трех указанных направлений соотносится со своей, более или менее широкой областью материала и сосредоточивает свой интерес на отчасти различной постановке проблем. Тем не менее всех их объединяет то, что они стремятся определить соответствующий предмет исследования более систематично и с помощью более точных методов, чем их предшественники, а также то, что их представители постоянно подчеркивают, что было бы неверно говорить о формальной, структурной или семиотической теории или методе. Вместо этого обращается внимание на то, что в основе их деятельности лежит формальный, структурный или семиотический принцип (или подход), позволяющий построить теорию текста, литературы, коммуникации или семиотическую теорию как более или менее строгую науку в духе «формализма», «структурализма» или «семиотики», причем делая это в первую очередь для того, чтобы - как уже указывалось при обсуждении «формального подхода» - избавиться от безосновательных рассуждений («следующих впечатлениям»). При этом более или менее сознается, что речь идет в каждом случае не только о своем «принципе», создающем определенные научные предметы, но и что подход сам по себе уже предполагает определенные методологические следствия, т. е. в основе его лежат определенные эвристически необходимые исходные предположения о характере исследовательской работы, а также о возможной структуре предмета исследования. Если отвлечься от обозначившегося здесь системного характера научных концепций, похоже, что развитие формализма, структурализма и семиотики характеризует также определенная внутренняя детерминированность, которая к тому же принципиально отличает эти концепции от других как концепции динамические. Так, например, можно заметить, что прирост знаний в ходе развития формализма, структурализма и семиотики был связан с последовательным изменением области исследования каждого из направлений, их понятийных систем, а также со спецификацией и уточнением целеполаганий, существенным образом определяющих эти направления. Отсюда возникло не только сложным образом переплетенное взаимное влияние исходных предположений, исследовательских методов и целей в рамках одного направления, но вследствие этой самой динамики оказалось возможным, что все направления - несмотря на взаимную критику и даже неприятие - опирались на достижения друг друга или же одно из направлений конструктивно развивало научную основополагающую интенцию других направлений; при этом трансформация, переформулирование или новая интерпретация результатов исследования, методов и целей играли немаловажную роль; все это в перспективе становящейся все более глобальной и общей теоретической деятельности в конце концов вело к качественному улучшению наших знаний о строении текстов.

Формалистский подход к выработке научного взгляда на литературу в своей ранней стадии, в которой он выступал в форме отрицания всего предшествовавшего литературоведения и в форме проектов новой науки, был столь же радикален, как и манифесты [14] русских футуристов, чьи программы и литературная практика первоначально также оказали на него существенное влияние. Однако не менее важную роль в развитии формалистической теории литературы и в попытках внести ясность в соотношение поэтического и обиходного языка [15] сыграли и новейшие тенденции российского и западноевропейского языкознания того времени (И.А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. де Соссюр). Наиболее существенный момент этого подхода заключался - как уже было в самых общих чертах намечено - в последовательной сегментации, редукции и систематизации того, что входило в традиционный предмет литературоведения, а также в попытке заново точно определить цель литературоведения. Вместо того чтобы рассматривать литературные тексты как исходный пункт разнообразных оригинальных и остроумно сформулированных самонаблюдений, сентенций, чей диапазон простирается от верно подмеченных деталей до умозрительных построений, и все это в пределах огромной науки обо всем на свете (испытывающей влияние философии, психологии, биографических исследований и пр.), предлагалось считать предметом исследования лишь те явления литературных текстов, которые и делают литературу литературой: специфические свойства литературы, или «литературность», определенные как ряд текстовых признаков. Подобно тому как футуристы поставили во главу угла своих поэтических принципов художественный прием остранения для того, чтобы вернуть осознанный взгляд на действительность, формалисты стремились, опираясь на футуристов, а также лингвистику, которая все больше смещала центр своего внимания с содержательных явлений текста на формальные моменты, в особенности фонологический уровень языка, в первую очередь сконцентрировать свои усилия на исследовании литературных приемов как специфической разновидности элементов плана выражения текстов. Следующим шагом должно было быть изучение сочетания отдельных формально определенных уровней текста (таких, как фонетический уровень, уровень сюжета), корреляции уровней (соответствие ритма и синтаксиса и др.) и лишь затем также и функциональной релевантности уровневой структуры текста для его содержания [16] .

Из этого уже достаточно ясно, что формалисты (точнее говоря, «ранние») существенное свойство литературы как литературы видели не в ее содержании, в ее коммуникативной функции, а в том, каким образом организован ее план выражения; по этой причине для них первоочередное значение имел анализ наиболее общих признаков плана выражения через выделение формальных свойств текста (приемов) в литературе. Поэтому отдельные тексты присутствуют в их исследованиях почти исключительно как запас материала, из которого по мере необходимости извлекаются отдельные примеры для демонстрации универсальных специфических признаков формальной, собственной литературной организации произведений, а также развития литературы вообще: обнаружение литературных приемов - под влиянием футуризма -происходило по их способности выполнять в плане содержания функцию отчуждения по контрасту с действительностью, воспринимаемой через литературу в недостаточном объеме либо только автоматически; решающим было обстоятельство, способны ли, и если да, то в какой степени, приемы порождать качественные различия между, например, специфически поэтическим и специфически обиходным языком, между различными произведениями или жанрами и т. д. В предельно заостренной и сжатой форме В.Б. Шкловский мог констатировать, что литературное произведение - просто «сумма приемов», имея при этом в виду -нам сегодня, с учетом более широко понятой концептуальной основы, представляется это более дифференцированным, - что собственно литературным в отдельном произведении или литературе вообще является сумма приемов, работающих на создание эффекта отчуждения [17] .