И теперь, глядя на сияющую, похожую на белый цветок Айну, он все еще не мог поверить своему счастью. Бурная волна нежности захлестнула его сердце.

Из-за стола с бокалом в руке поднялся Артем:

— Я хочу выпить за молодых. Будьте всегда счастливы! Держитесь крепче друг за друга во время жизненных штормов. Опередил ты меня, Алексей Иванович, утащил из-под носа невесту, пока я делами занимался, — шутил Артем. — А теперь по старому русскому обычаю — горько молодым! Горько!

Алек с удовольствием поцеловал Айну. Артем захлопал в ладоши, засмеялся:

— Что-то ты ее очень долго целуешь. Так неприлично.

Австралийцы непонимающе переглянулись, увидели, к чему привел тост Артема, и весело заорали:

— Горко! Горко!

Пришлось жениху и невесте поцеловаться еще раз. За столом сидели до утра. Уходя, Артем шепнул Алеку:

— Наверное, сегодня счастливый день. Приехал наш казначей и привез порядочную сумму денег. Можно будет выпускать газету. Я на седьмом небе. Скоро приступим к работе. Пусть твоя молодая жена привыкает и не сердится.

Он обнял Алека, прижал к себе, похлопал по спине и ушел, напевая какую-то песенку.

Алек поселился у Струмпе, в комнате Айны. Его жизнь мало чем изменилась после женитьбы. Он так же поздно приходил домой, читал по ночам и рано, чуть свет, уходил на работу в порт. Но теперь, когда он приближался к домику на Элизабет-роуд, сердце его нетерпеливо билось, и, когда он слышал легкие шаги Айны, бегущей открывать калитку, невыразимая радость охватывала его. Щелкала задвижка, весело лаял Вайси, и Айна попадала в крепкие объятия Алека. Он целовал ее, а она стояла с закрытыми глазами, подставляя свое лицо поцелуям.

Потом, взявшись за руки, они медленно шли к дому. Алек рассказывал ей, что произошло с ним за день. Нина Сергеевна кормила его ужином, и они отправлялись к себе в комнату. Алек брался за книги, а Айна или уходила помогать матери или делала что-нибудь свое.

Если она оставалась с ним, чтение совсем не шло на ум. Алек поминутно вскакивал, подбегал к жене, тормошил ее. Айна притворно сердилась:

— Оставьте меня в покое, мистер Лонг. Занимайтесь своими книгами. А то я опять буду виновата, что вы не успели сделать того, что надо. Я ухожу.

— Нет, миссис Чибисова, вы не уйдете так просто. Я не отпускаю вас. Только за выкуп…

Начиналась возня. Алек хватал Айну на руки, носил по комнате, приговаривал:

— Что, попались? Ну, уходите, уходите, если можете. Выкуп!

Все кончалось жаркими поцелуями…

10

В конце апреля в Брисбен пришло страшное известие о Ленском расстреле в Бодайбо. Австралийские буржуазные газеты писали о «наглости восставших рабочих» и мерах, принятых правительством для подавления «бунта». Хвалили решительность губернатора, храбрость офицеров и указывали количество убитых и раненых. Цифры были чудовищными.

Алек узнал о Ленском расстреле в порту. Джонни, русский грузчик, сунул ему в руку газету:

— Вот почитай, что делают у нас в России, сволочи. Самих бы их всех перестрелять! Ведь одних убитых около трехсот человек. Уму непостижимо…

Алек побежал разыскивать Артема. Но докеры Фоя выгружали пароход в отдаленной гавани, и он не успел повидать его в обеденный перерыв. Пришлось ждать до вечера. Сразу после работы Алек пришел к Артему на Литл-Черч-стрит. Он весь кипел от возмущения и гнева. Не здороваясь, бросил газету на стол:

— Знаешь?

Артем тяжело вздохнул:

— Читал…

— Что будем делать?

— Революцию будем делать… — зло проговорил Артем. Он взял со стола папиросу и, нервно сломав несколько спичек, закурил.

— Я не о том. Что сейчас думаешь предпринять?

— Расскажем всей Австралии о расстреле. Надо, чтобы рабочие знали, как царское правительство по указке буржуазии расправляется со своими подданными. Ненависть должна подняться в их сердцах, и они поймут, что их не пожалеют, если…

— Не то, Федор, — перебил Алек. — Ты слишком далек от Лены. Ты не слышишь плача матерей, не видишь оставшихся сирот. Конечно, сидеть в Австралии, рассказывать о Лене спокойнее, чем защищать рабочих в России…

— Ну, давай дальше, — произнес Артем, и его темные глаза недобро сверкнули.

— Я уезжаю в Россию. Мое место там. Уничтожить надо всех повинных в этом преступлении. Пусть знают, что такие дела им с рук сходить не будут. За каждого убитого рабочего они заплатят собственными жизнями. Пусть боятся.