В процессе демократизации была ликвидирована строжайшая государственная цензура в печати, проведена реформа школьного образования, коснувшаяся в первую очередь курса исторических и социально-политических дисциплин, религия синто была отделена от государства. Кроме того, серьезной «чистке» подверглись средства массовой коммуникации, а также литература, кино и театр. Был наложен запрет на преподавание самурайских воинских искусств: дзюдо, аикидо, кэндо, каратэ и т. п. Отвергая принципы феодальной лояльности и идею о превосходстве японцев над другими народами, штаб Макартура ополчился заодно и на все проявления самобытности японской культуры. Управление гражданской информации и просвещения оккупационных войск действовало подобно бульдозеру, срывающему весь культурный слой почвы, чтобы освободить площадку для теннисного корта. Так, в директиве «О направлении творческой деятельности в кино и театре», изданной в сентябре 1945 г., прямо говорилось: «Театр типа кабуки, прославляющий феодальную верность и идею мести, едва ли приемлем в современном мире. Пока на глазах у народных масс оправдываются обман, убийство и измена, пока допускаются пренебрежение к закону и вендетта, японцы не смогут, осознать сути международных отношений, царящих в современном мире» [16, с. 109]. В результате почти весь репертуар кабуки и дзерури, отнесенный к «пережиткам феодальной идеологии», и соответственно экранизированные версии драм подверглись запрету. Эти акции, подрывая национализм, в то же время «лишали почвы демократическое движение Японии, обратившееся к народному ядру культурного наследия прошлого [2, с. 260]. В результате в глазах многих молодых людей скомпрометированные милитаристами принципы бусидо как бы обрели новую жизнь, олицетворяя национальное достоинство японцев, попранное оккупантами. На определенном этапе деятельность реакционных националистических сил развивалась в том же направлении, что и деятельность прогрессивного лагеря: защита традиционной культуры, борьба против американизации и содействие росту национального самосознания народа.

Искусственные запреты, наложенные оккупационными властями, продержались всего несколько месяцев, однако именно они дали повод правящим кругам начать с 50-х годов широкомасштабную кампанию по «восстановлению утраченных национальных духовных ценностей».

За минувшие десятилетия правящие круги добились немалых успехов в деле возрождения «государственного» национализма: им удалось восстановить (правда, под другим названием) монархический праздник — день основания империи (И февраля), внести «исправления» в учебники истории по вопросам о трактовке агрессивных войн Японии, ввести в школьную программу курс «морального воспитания», основанный на довоенных этических нормативах, и т. п. Правительство также взяло курс на усиление планирования и контроля в области культуры с целью «консолидации основы нации».

В 60-е годы был выдвинут тезис о «формировании человека» (хитодзукури) в условиях современной промышленной Японии. Этот тезис был детально разработан специалистами по философии, социологии и педагогике Центрального совета по образованию под руководством Косака Масааки в «Программе по формированию желательного образа человека» («Китай сарэрУ нингэндзо») (см. [9]). В центре программы находятся такие принципы, как «осознание миссии Японии в современном мире», «понимание общей ответственности японцев как нации», «всемерное стремление к дальнейшему повышению значения своего государства», «почитание императора» (подробно см. [4, с. 272–273]). Бросается в глаза преемственность программы по отношению к идеологическим разработкам довоенного «япониз-ма». Однако нельзя считать новую волну японского национализма исключительно делом рук правящих кругов.

В первые годы после оккупации представители прогрессивной гуманитарной интеллигенции Японии, как и поборники «Императорского пути», оказались на гребне волны так называемого «народного национализма», который, по оценке японских социологов, носил положительный характер, будучи антиамериканским по своей направленности и сливаясь в значительной мере с национально-освободительным движением народов Востока. Основным показателем роста националистических настроений было увеличение интереса к классическому культурному наследию в массах: оживление театров кабуки и ноо, исследований по древней и средневековой литературе и истории, традиционных школ в поэзии, живописи, прикладных искусствах.

В 60-е годы, в условиях «японского чуда», быстрого экономического развития Японии, стал разворачиваться активный экспорт японской культуры: архитектурных достижений, декоративного дизайна, икэбана, шашек го, национальной кулинарии, дзюдо, каратэ, кэндо и т. п. Для многих представителей японской интеллигенции традиционная национальная культура стала своего рода символом жизнеспособности нации, средством ее самоутверждения на мировой арене.

Конечно, экспорт культуры, рассчитанный прежде всего на переориентацию мирового общественного мнения в пользу «японской модели», был неотделим от экспорта легковых автомобилей и радиоэлектроники, крупнотоннажных танкеров и комплексного заводского оборудования. «Японское чудо» породило мифы о национальной исключительности японцев, становящиеся объектом умелой спекуляции в руках официозных культурологов. По мере роста японской промышленности и увеличения рекламы ее успехов в таких масштабных мероприятиях, как — Олимпиада 1964 г., «Экспо-70», зимние Олимпийские игры в Саппоро, Экспо «Океан», «Экспо-85» в Цукуба, «японская модель» и японский образ жизни стали привлекать к себе все большее внимание в Европе, Азии, Америке и Австралии.

В самой Японии лидеры ЛДП, афишируя «экономическое чудо», несмотря на временные перебои, связанные с экономическим кризисом 70-х годов, пустили в ход весь мощный механизм средств массовой коммуникации для пропаганды нового «общества процветания», в котором якобы ликвидируются социальные противоречия и грядет идеальное бесклассовое национальное единство, спаянное традиционной духовной культурой. При этом духовность буржуазного истеблишмента японского образца открыто противопоставлялась «грубо материалистической» индустриальной цивилизации Запада, переживающей в XX в. перманентный кризис моральных ценностей и не находящей опоры ни в следовании традиционным нормам христианской морали, ни в их тотальном отрицании. Идея «культурной конвергенции» с Западом, находящая признание в Японии, обретает реальные формы только с условием признания доминанты японского начала, а Западу усиленно навязываются японские ценностные ориентации во всех сферах человеческой деятельностн вопреки исторически сложившимся культурным различиям народов.

В период перехода от «народного национализма» к «эконо мическому» правительство стало усердно подогревать интерн народа к истории и культуре родной страны. Благодаря всемер. ному содействию властей возродились театры — ноо и кабуки находившиеся на грани исчезновения. Эти театры пропагандируются как символ «уникальности культурной традиции». Широко популяризируются в современной жизни Японии традици-онная архитектура, дизайн, садово-парковое искусство, разного рода прикладные искусства, икэбана и бонсай. Однако не будет преувеличением сказать, что стержнем «морального воспитания» и физической закалки молодых японцев в рамках программы «желательного образа человека», равно как и мощным ускорителем культурной экспансии Японии во все части света, стали возрожденные самурайские воинские искусства будо и их духовная основа — кодекс бусидо.

Идеи бусидо, зародившиеся в XII в. и окончательно оформившиеся в период правления сегунов Токугава (1603–1867) на протяжении нескольких веков определяли весь жизненный уклад самурайского сословия. В эпоху Мэйдзи они были умело использованы официозными идеологами для формирования принципов новой, массовой самурайской морали. Второй этап модернизации бусидо наметился в 30—40-е годы, в период разгула шовинистической пропаганды. Третий этап мы наблюдаем в наши дни.

Бусидо, представляющий собой смесь неоконфуцианства с дзэн-буддизмом, является прежде всего сводом поведенческих норм и этических регламентаций, большей частью весьма несложных и пригодных для манипуляции общественным и индивидуальным сознанием. Как правило, эти нормы и регламентации исходят из древних общеупотребительных конфуцианских заповедей: беззаветная верность и преданность господину, почитание родителей, почитание старших по возрасту и положению, скромность и благовоспитанность, умеренность в пище и скромность в одежде, поддержание фамильной чести, постоянное совершенствование в воинских науках и изящных искусствах (см. [28]).