Шрифт:
– Чем тебе не нравятся эти малышки?
Пацик вытаскивал очередной сверток из другого кармана.
– Всем не нравятся! Я не хочу этого всего, – буркнул Марат.
– Ты в последнее время сам на себя не похож, друже!
– Я тоже не буду ничего, мне и так весело, – вдруг послышался тихий голос Насти, после чего раздался всеобщий хохот, в котором не участвовал лишь Марат, продолжая разглядывать лапу покосившейся ели.
Юля ткнула в плечо Настю и противно захохотала:
– Как не будешь?! Ты меня бросаешь на проездвол?
Пауза.
– Произвол, дура. – мрачно изрек Лёва, почесывая рукой бархат рулевого колеса. Пацик продолжал ржать, держа осторожно сверток, чтобы не просыпать содержимое.
– Ну, произвол… Чего ты обзываешься, блин! – насупилась тусовщица.
Лёва только улыбнулся, покачав головой. Потом повернулся всем корпусом к остальным и сказал:
– Кто не хочет, тот не курит и не глотает. Заставлять мы никого не собираемся. Лично я только курну, мне больше ничего не надо. Пацик и Юля, делайте, что хотите, только не блюйте в машине. Если Марат не хочет, то это его дело. Если Настя не хочет, потому что не хочет Марат…
Он не договорил: салон опять громыхнул смехом. Настя покраснела и украдкой взглянула на Марата, тот продолжал смотреть в окно и, казалось, даже не слышал, о чем шла речь. Он как будто кивал кому-то и улыбался чему-то другому. Эту привычку Настя заметила в нём давно, но старалась не обращать внимания, так как считала, что каждый человек имеет право на присущую только ему странность.
Старая «99-я» с тонированными стёклами подъехала к клубу. Клуб – одно название. На самом деле, это было бывшее совковое кафе, и находилось оно недалеко от реки, на небольшом возвышении. Рядом с ним проходило шоссе, связывающее два посёлка, по которому к нему и стягивалась на тусовку вся прогрессивная молодежь. Музыка доносилась из открытой двери клуба: видимо, там кто-то уже подключил к музыкальному центру старую колонку и запустил заезженный, потёртый компакт-диск с танцевальными хитами. В летнее время колонку вытаскивали на улицу, но сегодня организаторы сей вечеринки почему-то не спешили это делать, однако хрипящий некачественный звук, вырываясь из своей клетки через раскрытые окна и двери, всё же заполнил собой всю округу.
– Началось уже! Пошла долбёжка! Может, искупаемся? Меня поднакрыло что-то, язык еле шевелится… Мне кажется, что он надулся, как шарик… – бубнил Лёва за рулём.
Юляха и Пацик были похожи на человекообразное желе, исторгающее из себя кряканье, отдаленно напоминающее смех. Они вывалились из машины на старую каменную плитку и на карачках ржали, повторяя какое-то несуразное слово. Марат и Настя продолжали сидеть в машине: он смотрел на обдолбанных друзей, она украдкой смотрела на него. Между ними сидела Дарина.
Бросив на Марата взгляд крайней досады, Дарина заговорила:
– Марик, ты посмотри на них! Ты хочешь это видеть по выходным? Или, может, сам таким хочешь быть?
– Ну, выходные не каждый день…
– А ведь по будням, у тебя на работе дела обстоят не лучше! Пьяные трактористы приходят в гараж играть в карты, а ты моешь тракторную технику, глядя на их балаган!
– Я знаю, Даринка, знаю…
– Вы как хотите, девочки-мальчики, а я пойду, искупнусь! – громко сказал Лёва и вдруг резко обернулся и строго посмотрел на Настю. Его веки опухли, а белки глаз были влажными и покрасневшими. Настя испуганно отпрянула, воскликнув «ой». Бессменный водитель их компании резко вышел из машины и зашагал чрезмерно уверенными шагами к реке. Пацик и Юляха перебрались на перевернутую старую лодку, которая была смята наподобие деревянного дивана, и продолжали дебильно сюсюкать несусветную чушь. Оставшиеся двое пассажиров в «мерсидеси» сидели молча какое-то время, затем Настя тихонько произнесла:
– Я рада, что ты не с ними.
Спящий наяву парень будто бы очнулся.
– А…Что?..
– Ну, я рада, Марат, что ты не хочешь сегодня быть, как они.
– А… Спасибо. Да, ты знаешь, я в последнее время чувствую себя не в своей тарелке. Мне некомфортно стало жить такой жизнью.
– И… И что ты собираешься делать?
– Я пока не знаю, Даринка…
– Я Настя, – девушка испуганно посмотрела на него.
– Ой, да, извини. Я тут вспомнил кое-что, просто…
Воображаемая Дарина именно сейчас не выражала для Марата никаких эмоций. Она как будто сидела рядом и просто улыбалась, тем самым позволяя ему быть самому себе хозяином. Он представлял себе, что Дарине жаль Настю и что она по-доброму относится к этой девушке (ведь он сам симпатизировал Насте). Иногда он воображал, что Дарина шутливо ревнует его, и это ему нравилось. Но сейчас, глядя на вакханалию, что творилась с его друзьями, он захотел отвлечься не на воображаемого ангела, а на реально существующего человека.
– Слушай, Насть, – сказал он, – может, прогуляемся вдоль реки?
– Да, конечно, давай пройдемся! – заметно повеселела девушка.
Глава 3
Охристый летний вечер плавно рассеялся среди гуляющей молодежи. Теплый ветерок прогуливался по следам опьяненных свободой и алкоголем молодых людей. Он заглядывал в каждую компанию, прислушивался ко всем разговорам, осторожно развевал волосы девушек и щекотал крепкие плечи молодых ребят.
– Почему ты стал такой задумчивый в последние пару месяцев? – спросила Настя, тихонько поглядывая на парня, шагающего рядом.
– Я не знаю… Просто, вот как-то я понял, что всё это не моя жизнь.
Они шли вдоль реки. Вокруг продолжалась деревенская тусовка с пьяными воплями, девчачьим визгом, купанием в одежде, драками и, конечно же, звуками рвоты в кустах. Вся деревенская богема была пропитана некачественным алкоголем и дешевыми наркотиками. На небольшой разломанной лодочной пристани лежал Лёва, опустив макушку в воду.
– Ему плохо?
– Нет, нормально, сейчас придёт в себя. Это его средство для вытрезвления.