Стармех уже успел предусмотрительно упасть за резервный пульт (по традиции, он занимал еще и должность старшего командира орудийных систем) и сейчас замолчал, обидно прикусив язык.

– Будет тебе, товарищ командир, медаль!
– громко заявил интеррогатор, услышавший что-то в наушниках.
– И всем нам. Или нет, смотря, как повезет. Внимание на индикаторы!
– полугоблин взмахнул концентратором, имея в виду небольшое усиление яркости индикаторной панели. Панель, до того зеленая в желтизну, вдруг загорелась вся ярко-красным с небольшими черными вкраплениями.

Где-то впереди шел бой.

– Большие дяденьки толкаются, - заметил стармех.
– Лезем в самое пекло?

Капитан-лейтенант Корсак был молод и горяч, но не глуп, и тем более — не был полным идиотом. Поэтому он посмотрел на старшего механика как Владимир Ильич на Юлия Мартова, и ответил: - Разумеется, нет. Вон оно какое красное, не нашего тоннажа боевая задача. Аккуратно, по краешку, кого-нибудь цапнем за толстый капиталистический зад.

Каплей замер, будто задумавшись на несколько секунд. На самом деле, конечно, боевой командир не стал бы тратить даром драгоценные мгновения: он проговаривал про себя ключ объявления боевой тревоги, и она, эта тревога, не замедлила объявиться.

Спустя несколько минут П-119 сбросил скорость до возможного минимума, и, крадучись, почти неслышно (спасибо рыхлому грунту) подкралась к редкому в этих краях гранитному языку, прямо за которым сейчас и разворачивался очередной акт военно-подземной драмы.

Скала надежно блокировала звуко-подземную связь, но тот, кто подавал сейчас сигнал, или уродился таланту неимоверного, или долго и хорошо учился, или все сразу, но сигнал бедствия пробивался даже сквозь гранит.

«Здесь спасбот А-440! Имею на борту раненого командира! Здесь спасбот А-440!»

Каплей Корсак, как и всегда в минуты сильнейшего душевного волнения, сделался собран и деловит: рубленые фразы, конкретные образы, предельно четкие вокабулярные ключи.

– Удаление? Вектор?

Интеррогатор выбросил три пальца и почти сразу же еще один. Пальцы красиво светились: изумрудно зеленым и нежно-розовым, что означало определенное направление и точную дистанцию.

– Контрсреда?

Пальцев стало пять, светились они ярко-алым. 90 баллов по шкале Кальченко. Насквозь не пройти никак. Зато...

– Пределы?

Командир на секунду задумался, кое-что вспоминая. «Пэ четвертый — это катер-смертник. Его всегда выбивают первым, если видят. Корсак скажет, почему» -преподаватель, тучный русал без одной руки, но в фуражке контр-адмирала, относился к Корсаку хорошо, но на вопрос стоило ответить, и желательно, верно.

Гюнтер и ответил — потому, что вовремя вспомнил ТТХ кораблика. Вспомнил он их и сейчас.

Проект П-4 когда-то вырос из совсем невооруженного, но очень толкового подземного судна, применявшегося, преимущественно, спасателями: мощная силовая установка и заложенная создателями суденышка возможность бурить в любую сторону, а не только вперед и назад по курсу, позволяла очень быстро пролезть куда угодно, и там, где угодно, принять на борт кого следует.

Например, шахтеров, заваленных в сверхглубокой шахте и ожидающих последнего, окончательного обвала, после которого спасать будет как бы уже и некого.

П-119, как достойный представитель проекта, оказался в нужное время в нужном месте, и теперь требовалось не ошибиться. Корсак не ошибся.

Резко взревел, выходя на предельную мощность, маховик реактора. По всей лодке погас свет: даже те мелкие крохи и ЭСов, и простого электричества, которые можно было так сэкономить, означали метры и секунды, которых могло не хватить.

Привычная вибрация бура сменила тональность и направление. Лодка уходила вертикально вниз. Экипаж бубнил мантры Ленину, вокабуляры Сталину и просто стихи Суслову: в отсутствие в советской парадигме мира бога люди все равно находили, кого попросить, иррационально и почти не всерьез, о защите и заступничестве в тяжелую минуту.

Потом было всякое.

Была потеря нижнего бура, когда лодка прорывалась сквозь пришедшийся кстати, но оказавшийся слишком узким, пролом в гранитной стене.

Был рывок на пределе возможностей техники и человека.

Был категорически запрещенный наставлением, но совершенно необходимый одновременный пуск всех торпед, даже не в цель, а куда-то в сторону тяжелого капиталистического подзкрейсера (главное — немного пугнуть, чуть-чуть отвлечь!).

Были скрежет подбойного борта об острый выступ гранитной стены, и надсадный визг бура, и гудение манипулятора, втискивающего спасбот в спецконтейнер.

Был медленный и очень тихий путь домой, в ставший родным уже Аахен, на последних каплях ЭСов.