И никому изо всех этих людей – ни князю Василию с князем Алексеем, ни Шакловитому с его пособниками, ни царевне Софье, ожидавшей его со стрельцами на паперти Казанского собора, – не приходило в голову, что в то самое время, когда они волновались и сумасбродили, когда они ссорились и гневались, когда они строили планы и мутили души москвичей всякими страхами и тревогами, история России, следуя указанными свыше неисповедимыми путями, уже вступала в новый период. Никому не приходило в голову, что именно в эту смутную и беспокойную ночь, когда половина Москвы не спала, прослышав о сборах стрельцов в Кремле и Белом городе, правление царевны Софии кончилось.

В 6 часов утра 8 августа 1689 года обитель Св. Сергия приняла под свой гостеприимный кров юного царя Петра Алексеевича, поспешно бежавшего из Преображенского села под защиту седых твердынь, столько веков уже служивших великие службы Русской земле. Два часа спустя в обитель прибыли Наталья Кирилловна и юная супруга Петра, окруженная свитою ближайших бояр и надежных слуг царских. За ними следом спешили преданные Петру стрельцы Сухарева полка, полки потешных, артиллерия и обозы с запасами и царским имуществом. Несколько спустя дорога к Троице покрылась каретами и колымагами перепуганных и переполошившихся московских бояр, которые спешили заявить о своей преданности царю Петру и предложить свои услуги…

Начиналось новое царствование…

Рано утром 8 августа один из денщиков Шакловитого нагнал его на пути к его дому на Знаменке и шепотом сообщил ему впопыхах:

– Государь Петр Алексеевич из Преображенского бежал скорым походом в Троицкий монастырь.

– Как бежал? – спросил Шакловитый, страшно меняясь в лице.

– В ночь бежал; в одной рубахе из дворца в конюшню выскочил: на коня да в рощу. В рощу уж ему и одежу подали…

– Ну вольно же ему, взбесясь, бегать! – пробормотал Шакловитый, стараясь казаться спокойным; и затем добавил, обращаясь к денщику: – Смотри, никому ни гугу! А не то туда упрячу, куда Макар телят не загонял!

Но предосторожность оказалась совершенно напрасною. В то же самое время по улице Сретенке шли от заставы из-за города «неведомо какого чина люди» и несли грибы, а после их «промчали два человека конных, Стремянного полка стрельцы, и сказывали, что государь изволил из Преображенского пойтить в Троицкий монастырь и идет гораздо скоро». Люди с грибами пришли на торговую площадь и сообщили эту новость; с быстротою молнии разнеслась она по городу, уже с значительными добавлениями и прикрасами… Новость даже и этому простому люду показалась в такой степени важною, что многие торговки побросали товар на площади, спеша сообщить слух своим домашним и предостеречь их насчет того, что «на Москве будет вскоре бунт по-прежнему». Какой-то погребщик даже советовал своим соседям назавтра не открывать лавок, а торговкам не приходить в город «для того, что будет худо; а какое будет худо – того не сказал». Весь город заговорил разом, и приток свежих новостей из Преображенского всех поднял на ноги; паника распространилась так быстро, что нечего было и помышлять о сокрытии важного происшествия. Когда под вечер в Стрелецкий приказ привели какого-то стрелецкого приемыша Степана Алексеева и вдову Маврутку и стали допрашивать их «о смутных речах про поход государя из села Преображенского», они имели полное право ответить, что они в тех речах не виноваты и что о том говорит весь город.

На другой же день обнаружились и явные признаки того, что всеми была одинаково осознана серьезность положения: площадка опустела. Вместо нескольких сот человек явилось на ней несколько десятков, да и те толкались, как растерянные, пошептались между собою и разошлись… На Ивановской площади тоже стояло всего несколько карет и колымаг; бояре сидели дома – те, которые еще не ехали по Троицкой дороге, чутко прислушивались ко всему, что говорили в городе, и выжидали у моря погоды. И Шакловитый, и Софья, и последний из их пособников – все поняли, что наступил конец… Но все еще надеялись на какой-то благоприятный оборот дела, на возможность примирения, на уловки и хитрости. Петр сразу отнял эти надежды… Уже 9 августа явился из Троицкого монастыря посланный от государя с запросом к царю Иоанну Алексеевичу и царевне Софье о причинах многочисленного сбора стрельцов в Кремле и на Лубянке на 8 августа. Пришлось отписываться и прикрываться детскою ложью, которой, конечно, никто не мог поверить. На другой день новое требование Петра: прислать к нему полковника Стремянного полка Ивана Цыклера с пятьюдесятью стрельцами. На третий – скрытно бежали в Троицкий монастырь: пятисотный Ларион Елизарьев, пятидесятник Ульфов и все денщики Шакловитого и вместе с Цыклером подали изветы на Шакловитого и его сообщников в злоумышлениях на царское здоровье и приготовлениях к бунту.

Затем события последовали одно за другим с такою быстротою, что за ними почти невозможно было уследить. Не делая ни шагу из Троицкого монастыря, рассылая всюду только грамоты, Петр уже видел, как с каждым днем все более и более возрастало его могущество и значение и как таяло, уничтожалось, рассыпалось прахом мнимое величие Софьи. Напрасно пыталась она не допустить грамоты Петра в Москву и стрелецкие полки; напрасно старалась всех уверить, что эти грамоты идут не от царя, а от князя Бориса и тех злых людей, которые хотят ее с братом поссорить. Ей не верили и опасались только ее угроз. Но Петр прислал вторые грамоты прямо в стрелецкие полки и в гостиные сотни, и в дворцовые слободы, и в черные сотни, приказывая тотчас прибыть в Троицкую обитель всем полковникам и урядникам с десятком рядовых стрельцов от каждого полка, всем старостам из сотен и выборным из слобод – и из Москвы к Троице двинулись толпы… Ушли все стрелецкие начальные люди и открыли Петру новые неизвестные подробности о замыслах и проделках Шакловитого и его сообщников… Заколебались и иноземцы со своими полками и стали проситься в поход к Петру.

Не потерялась только Софья и до последней минуты выказывала себя более мужественною, нежели все ее помощники, советники и преданнейшие слуги. Она говорила, увещевала, грозила, приказывала – проявляла неутомимую деятельность. Но все было напрасно: в книге судеб написано было, что ее правлению наступил конец… Софья увидела себя вынужденною уступить силе обстоятельств – и попыталась примириться. Но посланные ею лица к ней не вернулись. Попыталась сама идти в Сергиеву обитель с повинною к царю Петру, но ее не пустили; и она должна была вернуться в Москву, пристыженная, потерявшая всякую надежду.

А между тем в Москве уже действовал присланный Петром полковник Нечаев и объявлял везде по полкам, что прислан от государя «для сыску воров и изменников Федьки Шакловитого и Селиверстки Медведева с товарищи», и стрельцы обещали ему оказать в поисках тех воров помощь. Эта присылка навела ужас на Шакловитого и всех его приятелей и пособников – все бросились врассыпную, кто куда мог укрыться… Сильвестр Медведев бежал из Москвы с Алексеем Стрижовым и Андреем Кондратьевым. Кузьма Чермный, Никита Гладкий, Егор Романов – все попрятались по разным углам и норкам. Один Обросим Петров выдержал характер: не скрывался, и, когда на него бросились его однополчане, чтобы его захватить, он один отбился сулебою от десяти человек нападавших и ушел из слободы на виду у всех.