Квентин использовал слово «был», вместо «есть». Но тогда он должен думать, должен быть уверен… Она заставила себя встать. Не многим же она отличается от Руперта! Но в то же время она чувствовала вполне определенное неудобство. Позднее она говорила, что ее первые подозрения появились именно в тот момент.

После счастливой помолвки Барбары, у нее стало оставаться больше свободного времени, чтобы предаваться мыслям. Против воли они стали концентрироваться вокруг тайны лорда Листердейла. Что бы там ни было, но именно Квентин знал кое-что об этом. Какими странными были его слова: «очень эгоистичный джентльмен, не считался с другими людьми». Что за ними стоит? Он говорил, как судья, — невозмутимо и беспристрастно. Был ли Квентин причастен к исчезновению лорда Листердейла? Играл ли он активную роль в этой возможной трагедии? Единственное письмо из Восточной Африки, передающее полномочия адвокату, как ни нелепо в свое время выглядело предположение Руперта, было подозрительным.

Однако сколько ни пыталась, она не могла себе представить какой-нибудь реальный вред, который мог исходить от Квентина. Квентин, говорила она себе опять и опять, — хороший. Она использовала это слово с детской простотой. Квентин был хороший. Но он что-то знал!

Она никогда больше не говорила с ним о его хозяине. Предмет разговора, по-видимому, был забыт. Руперт и Барбара были озабочены другим, и в дальнейшем споров не возникало.

В конце августа ее неясные догадки наконец приняли форму реальности.

Руперт уехал на две недели в отпуск с другом, у которого был мотоцикл с прицепом. Через десять дней после его отъезда миссис Сен-Винсент с испугом увидела, как он вдруг вбежал в комнату, где она сидела и писала.

— Руперт! — воскликнула она.

— Я знаю, мама. Ты не ожидала увидеть меня еще дня три. Но кое-что произошло. Андерсону — ты знаешь, это мой приятель, — было безразлично, куда ехать, поэтому я предложил взглянуть на Королевский Чевиот…

— Королевский Чевиот? Но почему?..

— Ты прекрасно знаешь, мама, что я всегда чувствовал нечто подозрительное вокруг всего, что происходит здесь. Не то чтобы я действительно ожидал найти тут что-нибудь — я только чувствовал это.

В этот момент Руперт очень напоминал собаку, носящуюся по кругу за чем-то неясным и непонятным, ведомую инстинктом, деловую и счастливую.

— В самой деревне мы не увидели ничего, но именно в тот момент, когда мы отъехали от деревни миль на 8—9, это и произошло — я имею в виду то, что я увидел его.

— Увидел кого?

— Квентина — как раз, когда он входил в небольшой домик. Что-то подозрительно, — сказал я себе. Мы остановили автобус, и я вернулся обратно. Постучал в дверь, и он сам мне ее открыл.

— Но, я не понимаю, Квентин же никуда не уезжал…

— Мы к этому еще вернемся, мама. Но если только ты будешь меня слушать, а не прерывать. Это был Квентин, и это не был Квентин, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Миссис Сен-Винсент совершенно ничего не поняла, и он объяснил ей суть дела.

— Вне всякого сомнения, это был Квентин, но это был не наш Квентин. Это был настоящий Квентин.

— Руперт!

— Слушай. Сначала я подумал и сказал: «Вы Квентин, не так ли?» И старик ответил: «Совершенно правильно, сэр, это мое имя. Чем могу быть полезен?» И тут я увидел, что это не наш слуга, для меня эта мысль была столь же драгоценной, как и он сам, его голос и тому подобное. Я задал несколько вопросов, и все впустую. Старикан не имел никакого понятия о том, что у нас тут творилось. Он был дворецким у лорда Листердейла, ушел на пенсию и получил этот домик как раз в то время, когда, как предполагалось, лорд Листердейл уехал в Африку. Ты сама понимаешь, к чему это нас приводит. Этот человек — самозванец, он играет роль Квентина для каких-то своих целей. Моя теория заключается в следующем — он приехал в город в тот вечер, заявил, что хочет быть дворецким у лорда Листердейла, а сам убил его и спрятал тело за панелями. Это старый дом, и будь уверена, — тут обязательно должны быть тайники…

— Опять ты об этом, — резко прервала его миссис Сен-Винсент. — Я просто не могу больше этого выносить. С какой стати он должен был это сделать, почему он его должен был убить — вот, что я хочу от тебя услышать? Если же он совершил подобное — во что я ни на минуту не верю, — то какие причины его на это толкнули?

— Ты права, — сказал Руперт, — мотив — это важное обстоятельство. Но я уже произвел расследование. У лорда Листердейла было много собственных домов. В последние два дня я открыл, что практически все эти дома за последние 18 месяцев были сданы людям, похожим на нас, практически за номинальную плату — и с условием, что слуги должны оставаться в доме. В этом случае сам Квентин, вернее, человек, называющий себя Квентином, — служил в этих домах некоторое время в качестве дворецкого. Все это наводит на мысль, что в одном из домов должно было что-то остаться — драгоценности или бумаги, спрятанные лордом Листердейлом, а вся эта шайка не знала, в каком именно. Я имею в виду шайку, но, может быть, этот малый Квентин работает в одиночку. Это…

Миссис Сен-Винсент твердо оборвала его:

— Руперт! Подожди хоть минутку. У меня от тебя голова пошла кругом. Во всяком случае, все, что ты говоришь, — чепуха: и шайка, и спрятанные бумаги.

— Может быть и другая версия, — согласился Руперт. — Этот Квентин мог быть человеком, которому лорд Листердейл чем-то навредил. Настоящий дворецкий поведал мне длинную историю о человеке, которого зовут Самуэль Лоу, он был садовником, примерно такого же роста и сложения, как и сам Квентин. У него был зуб на Листердейла.