Я вспомнил, что так же поступают и в Персии — армяне не едят зарезанную магометанами скотину, считают погаными все их продукты продовольствия; магометане так же относятся к приготовленным армянами кушаньям.

Потом вошли в амбар. Это было сухое, хорошо проветриваемое помещение. Огромные закрома наполнены были зернами и мукой. Всюду были расставлены мешки и огромные кули с очищенной пшеницей, бобами, чечевицей, горохом, рисом и разными крупами. Все это хранилось для постных обедов.

— Все, кроме риса, получено с наших земельных угодий, — сказала старуха, — разведение риса здесь не удается, у нас воды мало, говорят, рис воду любит, — Старуха была сведуща и в сельском хозяйстве,

Потом мы прошли в торию. Это был просторный сарай, закрытый с трех сторон, открытой стороной обращенный во двор. Он был приспособлен для летней поры. Здесь пекли хлеб и варили обед. Толпа горничных и слуг неустанно суетилась, будто собиралась прокормить целую армию. Всем заведовала, за всеми присматривала жена мастера Фаноса. Я удивился, почему не старуха руководит хозяйством. В наших краях очень редко встречается такая уступка своих прав. Пока свекровь жива, невестка не имеет голоса в домашнем хозяйстве.

Отсюда мы вошли в помещение для хранения различного имущества. Здесь находилась домашняя утварь, и можно сказать, большая часть богатства мастера Фаноса. Грудами лежали красивые подстилки, роскошные ковры, скатерти и цветные войлочные изделия. Медные котлы и кастрюли, подносы, чаши — все чистые, недавно луженые, слепили глаза своим блеском. Постели со всеми своими принадлежностями были завязаны и сложены на полках. «Для кого?» — подумал я, — семья мастера Фаноса слишком малочисленна для такого обилия. Старуха рассеяла мое недоумение.

— Бывают дни веселья — крестины ли, праздники ли божьи, бывают и дни траура, поминки устраиваем. Свыше сотни людей садятся за наши столы, но ни разу ни одной ложки даже не брали мы у соседей. Все у нас свое, почитаем за стыд занимать у других. После смерти мужа я жила в бедности, кормилась своим трудом. Когда же сын мой возмужал, слава всевышнему, опустевший отцовский дом вновь наполнился всякой благодатью. Те, которые прежде издевались над нами, теперь завидуют…

Слова старухи и все то, что я видел, повергли меня в глубокое раздумье: как радостно видеть дом зажиточного армянина, где везде замечаешь следы довольства и труда, где люди живут весело и счастливо. Но рядом с ним сколько несчастных семей изнывает под бременем нищеты!.. В чем же причина? В дальнейшем я имел повод близко, очень близко познакомиться с этими причинами…

В сопровождении старухи я вошел в длинное строение, в котором помещалась мастерская Фаноса. Здесь, один за другим, стояли огромные котлы с красками. Красили во все цвета, но преимущественно в синий цвет. Крестьяне понавезли полотняные и шерстяные ткани собственного изделия, а также бумажные и шерстяные нитки. Среди приезжих были армяне, турки, курды, айсоры и другие. Платили за окраску обычно продуктами сельского хозяйства: маслом, сыром, пшеницей, шерстью, мехами и др. По этой причине Фанос принужден был войти в компанию с одним торговцем для реализации получаемых продуктов. Иные не платили ничего.

Работа кипела в руках неутомимых рабочих. Младшие и старшие ученики, вымазанные в краску, сновали во все стороны. Синяя краска оставила свой мрачный след на их одежде, руках и даже на лицах. В синий цвет были окрашены столбы, пол, потолок, выштукатуренные глиной стены. Синими были и длинные жерди, на которых вешали для просушки окрашенные материи. Даже свет, проникавший через узенькие окошечки, отливал лазурью.

Мое внимание привлекла следующая картина: подмастерье с больным ребенком в руках молча подошел к котлу с синей краской. Только что взболтанная краска была покрыта густой пеной. Подмастерье три раза обвел младенца вокруг котла, потом торжественно окунул палец в синюю пену и крестообразно помазал шею его. Старая кормилица, стоявшая поодаль и со страхом наблюдавшая эту церемонию, приняла ребенка с рук подмастерья, вознаградив за лечение синецветным петушком.

— Ребенок страдает коклюшем, — пояснила мать мастера Фаноса, стоявшая возле меня. Она посоветовала мне применить тот же метод лечения.

Вскоре показался мастер Фанос с привычной улыбкой на лице. Его появление не произвело того впечатления, какое обычно наблюдается на производстве при появлении мастера — шум стихает, все принимаются за работу, восстанавливается тишина и порядок. — Нет! порядок соблюдался и в отсутствие Фаноса. В нем не было ни строгости надменного фабриканта, ни грубого властолюбия восточного мастера — простыми, дружественными узами были связаны подчиненные со своим хозяином.

Мастер Фанос деловито подошел к котлам с красками, осмотрел выкрашенные ткани, задал несколько вопросов, отдал несколько, распоряжений и удалился. Достаточно было ему одного лишь взгляда, чтоб заметить промах. Затем он подошел к посетителям, поздоровался с ними, стал расспрашивать про состояние здоровья, поинтересовался их положением — каков урожай, здорова ли скотина, каково состояние здоровья родителей, жены, детей и т. п. Обо всех расспрашивал, всех знал по именам.

Бросалась в глаза чрезвычайная близость, короткость отношений как с мастером Фаносом, так и со всей его семьей. Один курд подошел к его матери и попросил зашить рукав его антары [40] . Другой курд привез пару живых куропаток для младших детей мастера. Я был поражен: человек, с такой горечью говоривший вчера с Асланом о курдах, сегодня ласково приветствует их. Неужели это фальшь? Неужели он им льстит с целью наживы? Нет, мастер Фанос не был ни льстецом, ни корыстолюбцем. Он хотел поддерживать дружеские отношения со всякими людьми, особенно с крестьянами.