Виталя покачал головой.

— Зря ты так, Гарик. Я недавно на аудиокниги подсел. Ну, знаешь, работа монотонная, иногда так запаривает… В электронке читать неудобно — и так весь день в монитор пялюсь, а слушать в самый раз. Один роман так в душу въелся, что я его даже в бумаге купил — на полку поставить. Вот, зацени.

С этими словами Виталя положил на стол небольшой томик. Я взял его в руки с молчаливого согласия хозяина и оглядел обложку. Би Джиз тем временем сменились Принцем и его «Пурпурным Дождем». На крыше дома бесились какие-то птицы. Их бестолковое чикиликанье жутко выводило из себя.

Джером. Д. Сэлинджер «Над пропастью во ржи». Забавно. Кажется, он пошел по ванильным подборкам, которые когда-то были популярны в ВКшечке. Типа «100 книг, которые должен прочесть каждый». Ну ничего, не какой-нибудь Иван Деревянко, уже радость.

— Хорошая штука, — одобрил я, — читал ее. Но, правда, давно.

Виталя наколол на вилку шляпку маринованного гриба.

— Освежи в памяти, оч советую. Когда начал слушать, уже с первых минут понял, что ГГ мне кого-то напоминает. Ну, думаю, может, в кино кого видел по типажу схожего. А когда ближе к концу подобрался, понял, что это про тебя книга.

Я поднял глаза на Виталю. Приятель невозмутимо дожевал гриб и наполнил стопку. Черт, с башкой реально беды начинаются. Что-то во всей этой ситуации кажется мне неправильным. Возмутительно неправильным. А что именно — хрен знает. Возможно, самый неправильный здесь я.

— Интересные, бро, у тебя теории.

— Да ты послушай, — перебил он меня, — там есть такой отрывок, где Холден рассказывает о своей мечте. Об огромном ржаном поле на краю обрыва, в котором играют дети. Сотни, блин, тысячи детей.

(тысячи их, лол)

… — они играют там, бегают в этом поле и не знают, что в любой момент земля под ногами может закончиться. И он, Холден, должен их ловить, когда они особенно близки к краю. Такая у него миссия, долг.

Несмотря на разлитое повсюду тепло, мне стало как-то неуютно. В динамиках бумбокса Фредди Меркьюри спрашивал десятками голосов, реальная это жизнь или фантазия? Я и сам понятия не имел. Знал только, что больше Витале сегодня наливать не стоит. Заберу-ка бутылку у этого философа на полставки, а то еще выдумает какую-нибудь новую идеологию к концу вечера такими темпами. Что-нибудь похлеще твиттерского либертарианства.

— Это и твоя миссия тоже, Гарик, — поведал Виталя, — ты ее не выбирал, конечно, что правда, то правда. Но иначе никак нельзя. Край ближе, чем кажется. Намного ближе. И когда они подойдут к нему…

(если ты боишься, мы заглянем в бездну вместе)

— … ты должен быть там. По-другому не выйдешь, как ни усирайся.

Да тут, кажется, нам можно к психиатру время бронировать сразу на два часа. Сначала я, потом Виталя, или наоборот. И в психушке потом по соседству лежать будем. Хотя насчет этого не уверен — может, пациенты с провалами в памяти и галлюцинациями содержатся отдельно от тех, кто бредит.

— Ты ловец во ржи, Гарик, — подытожил приятель, глядя куда-то ввысь. Я проследил за направлением его взгляда и тут меня затрясло. Неба больше не было — его место заняла грубо раскрашенная картонка в потеках голубой и белой краски. Вместо солнца — расплывчатое пятно тошнотворного грязно-рыжего цвета, — не дай им упасть.

Запах горелой травы стал невыносимым, забил ноздри полностью. Я вцепился в скатерть и принялся судорожно комкать ее край. Виталя смотрел на меня с равнодушным интересом.

— Пойми, я не вывезу, — сказал я ему, уже не вникая в суть. Мы точно были на одной волне. Явно нездоровой волне, — я не знаю, что делать.

— Сейчас не знаешь, — согласился Виталя, — но когда припрет к стенке, все поймешь. Из того, другого ловец вышел никудышный. Тебе его превзойти как два пальца об асфальт. Просто не зевай и будь рядом.

Птицы на крыше дома подняли невыносимый ор. Казалось, что там беснуется целая стая, настоящая орда. Виталин бумбокс стоял под лучами нарисованного солнца — его заело на начале припева песни группы Cranberries про зомби.

Я глубоко вдохнул, и в оглушительном гомоне неожиданно появился… смысл.

…

— Куда там Саёри запропастилась, блин? — знакомый голос, высокий, въедливый. Раздражение в нем звенит и отдается в ушах… хотя нет, кажется, это просто звон.

— Я н-н-не з-з-знаю, — мо…мо…может б-б-быть, медсестра занята? — совершенно другой тембр, низкий, хрипловатый. Его владелице слова вообще даются с трудом.

— Чем она может быть занята, зарплату в сетевой покер проигрывает, что ли? У нас тут ЧП! Гару может умереть, а я ведь даже еще ни разу его не избила!