А что со мной? А со мной, как я уже говорил, было все гораздо прозаичней. В беспросветную октябрьскую ночь, на завершающих минутах, уходящих в небытие суток, когда за окнами родильного отделения, уже заклеенными на зиму резанными газетными полосками хлестал по голым тополиным ветвям юго-западный ветерок, с пронзающим уши медперсонала криком, появился я на свет. Дородная медсестра в накрахмаленном халате взяла меня на руки. «Ну и крикун!» – выразила она общее впечатление, затем подумала, что-то про себя и больше ни чего не сказала. Запеленав с ног до головы, она отнесла меня в бокс для новорожденных, привязав на запястье ручки клеенчатую опознавательную бирку с моими данными дня и часа рождения, и с этой биркой уложила на кроватку. Так начался мой жизненный путь на этом белом свете.

Мой день рожденья совпал с днем рождения Ленинского комсомола. Еще хочется добавить, что я родился в год Дракона, под созвездием Скорпиона. В общем, смесь из дат и символов получилась гремучая. Тем не менее, я рос спокойным розовощеким мальчиком.

Рос я не один, а с сестричкой, которая была старше меня на пять лет. Она была девочка деятельная, и самое противное, считающая, своим призванием – воспитывать детей. Вот глупость-то. На этих основаниях сестра командовала мной, как ей этого хотелось. В пылу вседозволенности она со своими подружками, так для прикола, любила одевать меня в девичье платьице и, поставив четырехлетнего несмышленыша на табуретку, заставляла читать стишок. Очень ей это нравилось. В прочтении стихотворении, обязательно почему-то на табуретке, моя доморощенная воспитательница видела глубокий смысл. Подружки думали так же и были на ее стороне. В общем, одна шайка-лейка. И я в девчачьем одеянии, да еще с бантом кое, как державшемся на макушке, читал им стихотворение:

Белый – белый, как из меди

Месяц плавает в воде

Подошли к нему медведи

Вот он месяц, вот он где

Мы сейчас его поймаем ,

Что за месяц поглядим

С ним немножко поиграем

А потом его съедим

И не могут два медведя

Взять в соображение,

Что ведь это же не месяц,

Это отражение.

Я до сих пор не могу понять, почему « белый, белый, как из меди …». Медь то, вроде, ни белая вовсе. Но тогда это было не важно. Главное аудитории, будь она не ладная, нравилось.

Но радость «воспитательниц» была не долгой. Быстро пролетел четвертый год моей, мало запомнившейся жизни. Я вступил в возраст, когда уже трудновато было ставить меня на табуретку и напяливать, какие-то там девичьи штучки. Пятилетний мальчик уже мог постоять за свои честь и достоинства, и у сестры с ее подружками, как-то само собой начал пропадать интерес к воспитательной деятельности. Наступал возраст, когда душа рвалась на волю, где были такие же, как и я, сорванцы-товарищи, игры в войну и индейцев.

…

А проживал я в поселке шахты №27, в городе первых пятилеток, городе горняков, химиков, строителей (город строился), в городе по имени « Новомосковск». Город в основном был пятиэтажным. За редким исключением, в некоторых местах возвышались семи и девятиэтажные дома. Но город строился. Так вот на его окраинах, вырастали этажи девятиэтажных микрорайонов, которые назывались: «Залесный», «Урвановский», и «Северный».

В городе было три кинотеатра, три дома культуры и один драматический театр. Население города составляло порядка ста сорока тысяч человек, и город считался вторым по величине в Тульской области. На территории Новомосковска было разбито два парка культуры и отдыха. Негласно они назывались: «Взрослый парк» и «Детский парк».

В «Детском парке» имелась настоящая Детская железная дорога. Со своими вагончиками, двумя узкоколейными тепловозами, с настоящим вокзалом и локомотивным депо. С мая по сентябрь Детская железная дорога открывала двери своих вагончиков для ликующих детишек, которые в сопровождении взрослых, а кто по старше, без сопровождения занимали места в вагонах и становились пассажирами настоящего поезда, пусть даже детского. Детишки радостно шумели, а взрослые, придерживая своих чад, наслаждались медленным покачиванием вагончиков и прекрасными видами сосновой рощи.

В парке, в плотных зарослях осоки пробивался, еле заметный родничок, который затем превращался на широких раздольях центральной России в великую Русскую реку Дон. Сразу после истока, на его пути в парке было сооружено три открытых бассейна, где в летнюю жару проводили время тысячи взрослых и детей. После бассейнов ручеек нес свои скудные воды дальше, мимо деревни Урванка, именем которой был назван один из микрорайонов, огибал лес и медленным течением, уходил в сторону Куликова поля, туда, где Московский князь Дмитрий одержал победу над монголо-татарскими супостатами в 1380 году от рождества Христова.

Во «Взрослом парке» располагались развлекательные аттракционы, стадион и открытая танцевальная площадка. Ближе к вечеру, взрослая и не совсем взрослая молодежь собиралась на площадке перед сценой, где выступал местный вокально-инструментальный ансамбль «Ассоль». Выступал с хорошим репертуаром и качественным исполнением.

С южной стороны поселок шахты №27 от города отделяла улица Куйбышева, которая плавным поворотом, огибая гаражный кооператив и высыхающее болотце, проходила вдоль железнодорожных путей, мимо тупиковой станции Московская в западную часть города. Аккурат, в год моего рождения, в архитектурных умах Новомосковска был рожден план возведения на месте гаражей и болота Дворца культуры химиков. Но поскольку бюрократическая волокита бесчисленных согласований и утверждений шла у нас так, как и положено, то до начала строительства я, вместе с друзьями, успел полазить по опустевшим гаражам, собирая свинец из разбитых автомобильных аккумуляторов и различную железную мелочь. Свинец мы переплавляли в пистолетики, крестики и всякую другую всячину. Железки сдавали в металлолом, а на вырученные 10 или 15 копеек покупали сладости. Будущий Дворец культуры предназначался тому самому гиганту химической промышленности, гордости города и страны, тому самому, который периодически напоминал жителям, что химия вещь вредная, но необходимая.