Начал я адаптироваться к лагерной жизни, в коллектив вписался нормально, прижился. Не без трения, конечно, нужно было порамсить (поругаться, поскандалить), показать зубы, как в любом общежитии.

Время потекло. Сроку у меня было ещё…

– Сколько привёз? – подходили мужики.

– Восемь, даже восемь с половиной.

Качали головой, отходили.

Вообще, время там имеет другой счёт. Если приравнять по событиям, то можно сопоставить как месяц к году. В тюрьме год прошёл, а вспомнить нечего, всё одно и то же: Новый год, Рождество, дата освобождения, Крещение, день рождения, Пасха. Потом: Науруз-байрам, Ураза, Курбан-байрам, всё, все праздники. Ещё письмо из дома, посылка или передача. На свободе за месяц больше событий происходит, чем там за год. Поэтому считают: «Зима, лето – год долой, восемь пасок и домой».

Зато богата лагерная жизнь фольклором. Тут уж российская душа вся нараспашку, без цензуры, так сказать, и поэтому правдивая. Все условия для творчества имеются: времени уйма, голод для художника важен – присутствует. Лишения, страдания – через край.

Как-то молодой козлёнок, вернувшись с вахты с обещанием досрочного освобождения, напел такую песню кричалочку:

Жизнь у нас полегче адской, это только на «Двадцатке»,

Хочешь умереть со скуки, приезжайте в «Семилуки»,

Если хочешь хапнуть горе, приезжайте в «Кривоборье»,

Козьих рог увидеть блеск, это к нам в «Борисоглебск»,

Если духом не упал, в «Перелёшино» попал,

Коль смиренья не достиг, только в «Россоши» притих.

Приехал из больницы дед Пионер, Борис Борисыч. Поднялся в отряд, шконка (нара) его родная дожидалась. В отряде праздник, Пионер приехал!

Принесли баул, в проход поставили. А деда всё нет. Вышел я в локалку (локальный сектор – территория отряда), смотрю – канает с бадиком (тростью) через плац к калитке, мелко семенит. Вокруг него свита из бродяжни, сопровождают.

Зашли в барак, в первую секцию. Народу собралось… Поставили чифир, купец (крепкий чай). Достали сладости, конфеты. Что было – всё на стол, надо встретить старого каторжанина. Кто-то подходит, обнимает Пионера, протягивает сигареты с «каблучком», шоколадку. Зажигалок надарили, чая всяко-разного – оказали внимание старику.

Расселись, принялись пить чай…

– Ну что, дед, какие новости? – спрашивает кто-то.

И дед начинает рассказывать… говорит с каждым его языком. С Бедным о серьёзном по строгому, с Буромой по очень строгому. С пацанами по-пацански… Кого-то ругает, кроет последними словами, кого-то хвалит, радуется, смеётся.

Потом принимается выслушивать лагерные новости. Делает серьёзный вид, слушает внимательно, хотя всё и так знает, в больнице новости из Кривоборья никуда не деваются.

Когда арестанты расходятся по отрядам, остаются свои, дед проявляет интерес, что у нас происходит.

– А отрядник что? – спрашивает братву. – А завхоз?.. Настя котят принесла? Хорошо! И сколько? Пять! Ух-ты! А у кого под шконкой окотилась?

Интересует деда всё. Сколько голубей вывелось на крыше барака. Кто из людей появился в зоне. Кто из «шерсти» (непорядочных) прибавился. Кто улетел (закрылся под крышу), кто двинул (проиграл и не расплатился). Надо же всё знать.

Утомляется дед ближе к полуночи, раскладывается.

– Пора спать. Гасите свет. Если что интересное – будите, а так, не кантовать, – и мирно засыпает.

Молодёжь в другой секции дурачится допоздна. Бывает, в кухне засядут и травят байки. Кого там только нет. «Кто был в тюрьме, тот в цирке не смеётся».

Пионер, Борис Борисыч, ростовский прошляк (в прошлом вор), годов ему больше семидесяти. Отмечали, чифирили, по-моему, семьдесят пять, короче, тысяча девятьсот двадцать четвёртого года рождения. Из них больше пятидесяти лет лагерных. Карман, «Калина красная» натуральная. Бриллианта вспоминает – плачет, Мексиканца вспоминает – плачет. Многих людей знал, кладезь преступного мира.

– Дед, а почему Пионер погоняло? – поинтересуешься у него.

Если в настроении, он начинает рассказывать: «В Ростове бегал по карману в пионерской форме с галстуком. Кто на пионера подумает?

Как-то раз в большом магазине, у прилавка, залез в сумку к толстой дуре. Она рюхнулась, поймала меня за руку и давай кричать:

– Ах ты воришка! Сволочь! Милиция!..

Держит крепко, сил нет вырваться. Я начал её просить:

– Тётенька, отпустите, тётенька, я больше не буду…

Она – паскуда: «Какая я тебе тётенька? Милиция!..»

Тут я её ботинком по косточке на голени пнул – ай-ай… она мою руку и выпустила.

Бегу на выход, в дверях ловит меня милиционер.

– Куда… куда бежишь? – спрашивает, а сам в зал магазина смотрит.

– Дяденька, меня старший брат за карандашами послал. Отпустите, пожалуйста…

Толком не разобравшись в ситуации, отпустил меня начальник – пионер же, не шпана какая-то!.. Так и прилипло Пионер».

Кто-то из бродяг спросил у деда, шутя:

– В войну, по карману, продуктовые карточки не попадались?