В полном молчании одеваемся и выходим из клуба, усаживаемся в непрогретую машину. Напрягаюсь всем телом, чтобы согреться и успокоиться. Дрожу и всхлипываю.

В один момент оба начинаем говорить:

– Послушай...

– Я…

Ситуация абсурдная, но, как ни странно, именно она заставляет расслабиться. Рассматриваю, как ложится тень на суровое лицо, делая его черты ещё резче и грубее.

– Говори ты, – прошу.

– Уверена, что вы только друзья? – выговаривает Лёва, глядя прямо перед собой.

– Конечно.

– Просто всякое бывает. Какие-то итальянские страсти у вас, может, вы так развлекаетесь?

– Нет, – округляю глаза и ухватываюсь за рукав его куртки. – Как ты мог такое подумать обо мне?

Он поворачивается и растягивает губы в улыбке.

– Окей, понял.

Сжимает мою ладонь примирительно.

– Отвезу тебя домой, – говорит тихо и тянется к ремню безопасности.

Я тоже пристёгиваюсь.

Дворники скребут по лобовому стеклу. Звук неприятный. Как и то, что случилось этим вечером.

– Надеюсь, вы несерьёзно по поводу ринга? – спрашиваю, прикрывая глаза. – Не надо, пожалуйста.

– Не думаю, что Громов пойдёт на попятную, – отзывается Демидов.

– А ты?

– И я не из слабаков.

– Ясно, – опускаю голову.

Я бы тоже кое-кого вызвала на ринг и оттаскала заржавелые космы. Жаль, что у девушек так вопросы не решаются.

Интересно, что она сказала ему? Показывала на руку… Неужели, Мирон поверил, что я могу опуститься до такого.

Он меня как облупленную знает… Но, видимо, недостаточно хорошо.

– На следующей неделе собираюсь на гору, – вздыхает Демидов, постукивая пальцами по рулю. – Поедешь со мной?

– Поеду, – отвечаю сразу.

– Ты катаешься?

– На доске? – уточняю.

Демидов тихо посмеивается.

– Доска для понторезов, Ми, – по всей видимости, задевает таким образом Мирона. Тоже разозлился, но в отличие от Громова умеет сдерживать эмоции. – Я предпочитаю горные лыжи.

– Можно попробовать.

Заехав на территорию посёлка, клянусь про себя, что не буду смотреть на дом Громовых. Но не справляюсь, чёрт возьми.

БМВ ожидаемо нет. Значит, он поехал к ней.

Снова зачем-то представляю их вместе. Картинки бесстыдные и болезненные. Такие, что приходится вытряхнуть их из головы неловким движением.

Потухший костёр в сердце снова разгорается обидой и тоской.

Да сколько можно?!

– Тогда пока? – произносит Лёва, останавливая автомобиль возле кованных ворот.

Озирается по сторонам.

Отстёгиваюсь и нервно вздрагиваю.

– Пока, – отвечаю еле слышно. Практически одновременно с ним подаюсь вперёд.

Сталкиваемся губами. По телу дрожь пробегает от того, насколько они у него горячие и мягкие.

Может, я тороплюсь?!

Чёрт.

В ушах гул.

Рука Демидова проникает под ворот пуховика, обрушивается на мой затылок и притягивает ещё ближе.

Я не шевелюсь.

Закрыв глаза, улавливаю ощущения, растекающиеся внутри тёплым сиропом.

Поцелуй медлительный. Словно первый проверочный, искусственный. Наверное, мне бы даже понравился, если бы не пульсирующие в голове мысли.

«Вот и всё».

«Тебя целует другой, Карамелина».

«В первый раз это губы не Громова».

«Пожалуй, теперь точно конец».

«Он сейчас трахается с Ладой, а ты целуешься с другим. Это и есть ваша жизнь. Иной не будет».

Гул превращается в ультразвук, душа скрипит под воздействием валящихся на неё осознаний.

Отшатываюсь и разглядываю широкий подбородок.

– Прости, – шепчу, выскальзывая из машины.

Бегу к двери, прижав к себе сумку.

Несправедливо. Несправедливо.

Тошно.

Скидываю обувь на пороге, из последних сил бросаю в гардеробную верхнюю одежду. Мчусь наверх в свою комнату.

Прикрыв дверь, оседаю на пол.

Уперев голову в согнутые колени, осматриваю кровать, где ещё пару часов назад валялся Мирон. Облизываю губы, сохранившие вкус Демидова.

Небрежно сдираю серьги и выкидываю их на ковёр. Распускаю волосы.