Смертельная тревога сменяется не менее смертельной злобой на «ребенка»:

«Из садика его забирала. С пар бегала, как дура. На площадке детской зависала с ним – мамаша его столько с ним не зависала. Уроки с ним, блин, делала. А от гандбола «мазала» сколько раз... Вот чем кончается».

Тоже непонятно, зачем думаю – все это давно в прошлом.

— Деньги есть? — коротко осведомляется Рик, вырывая меня из раздумья.

— Да-да, есть... или... нету налом... твою мать... – расстраиваюсь-было.

— Ниче, у меня есть.

Хочу сказать: «Я отдам» — но лишь молча киваю ему. Что-то подсказывает, чтоб не говорила и также не уточняла, сколько их там вообще было надо.

Не сразу соображаю, что Рик тем временем звонит кому-то, предупреждает, что мы сейчас приедем и чтоб до меня на входе никто не докапывался. Меня начинает легонько трясти, но это вскоре проходит.

***

(Примечание автора, приведенное уже ранее во второй части "Не обещай": с момента вступления в силу соответствующего закона в 2002 г. в Германии было легализовано занятие проституцией и связанная с ним деятельность; целью легализации являлось улучшение условий жизни и финансовой ситуации женщин, занимающихся проституцией, обложение получаемой прибыли налогом, а также обеспечение социальной защиты женщин. Одним из долгосрочных последствий легализации было постепенное восприятие данного занятия обществом, как «приемлемого», хоть и не равнозначного другим видам занятости.)

«Лотос» нежно мигает неоново-розовым. На морозе и свет этот кажется холодным.

Рик, кивая предупрежденным секьюрити, заводит меня внутрь.

Сейчас «до обеда», девочек нет.

Эрни сидит в углу в окружении «телохранителей», копающихся в сотках полулежа на стульях и, наверно, мечтающих поскорее «сдать вахту». Его специально усадили в этот угол, чтоб было не видать с улицы, что в «Лотосе» щеглов обслуживают.

В контексте места и времени мой худосочный, долговязый брат с выпирающим кадыком более чем обычно кажется мне щеглом-оборванцем. Последнее связано не с его прикидом «спорт-оверсайз», нормальным для пятнадцатилетнего лего-блогера, а, скорее, с устало-невыспавшейся, непутевой обездоленностью, которой несет от него за три версты.

Когда он, встрепенувшись, подается к нам, опасливо поглядывая на сидящих рядом с ним мужиков, его лего кажется мне детской сказкой, до боли нежной и безвозвратно канувшей в Лету. От этого мне хочется и отчаянно плакать, и рвать и метать одновременно.

— Во, вот и ма-ама приехала, — подает голос один из них.

— Это сестра его старшая, — участливо поясняет из-за стойки Оливия. – Приветик, моя сладкая.

Заставляю себя коротко, но миролюбиво бросить ей, не глядя на тех:

— Привет, — а сама наравне с Риком, не прячась за него, неспешно приближаюсь к «тюремщикам», один из которых иронично приветствует меня:

— Здравствуйте.

Вместо приветствия спокойно спрашиваю:

— Это у вас телефон моего брата?

Он поднимает кверху руки. Я собираюсь уже повернуться к остальным и, если придется, выяснять с каждым из них по отдельности, но Рик спрашивает:

— Пацаны, сотку не находили?..

— Да, кац-ца... — отзывается кто-то из них.

Спрошенный мной кивает тому, второму на меня, и мне ее возвращают.

Вместо благодарности, спрашиваю про между прочим, будто хочу знать, который час:

— На каком основании забирали сотовый? И удерживали моего брата?

— Его как раз-таки никто не удерживал. Он мог оставить телефон, как залог, и уйти.

«Пиздеть я и сама умею» — «говорю» ему взглядом.

— Слушайте, мы не хотим стресса, — по-цивильному говорит... Резо? Нет, это не Резо, но похож, только лицо не такое изможденное, и нет на нем того замогильного выражения, как у Резо. Не дай Бог, еще окажется, что он обо мне наслышан. Если так, пусть гонит скидку.

— Да мы тоже не хотим, братан, — спокойно соглашается с ним Рик. – Нас с объектов посрывали, работа горит...

— Да уж, дети... – многозначительно вздыхает родственник Резо. – Мой тоже рано начал.

— Я не начинал... – подает вдруг голос Эрни.

Вопреки тому, что заодно с этими я и его тоже убить готова на этом вонючем месте, пахнущем именно так, как ему положено пахнуть в девять утра, твержу себе, что надлежит выказывать солидарность с братом и видимость осведомленности о его похождениях.

Поэтому киваю, не глядя в его сторону:

— Да-да, я в курсе, — а тем предлагаю: — Давайте рассчитаемся.

Мне подают счет, приглашая ознакомиться.

— Тут за четверых. Вы были тут вчетвером? – спрашиваю у Эрни. – Где они?

— Ушли раньше, — начинает объяснять Эрни, съежившись.

Понимаю, что он не думает ни на кого валить или кого-либо закладывать. Мне становится тошно и хочется поскорее выйти, чтобы не пришлось потом Оливии вытирать мою блевотину с бархатных фиалковых кресел.

— Ладно, — делаю нетерпеливо-деловой жест рукой. – Разберемся.

Рик вытаскивает четыре двухсотки.