— Белов, скажи, — жует нижнюю губу, — а я красивая? Ну вот только не как бывший, а как мужчина.

Мои губы кривит однобокая ухмылка. Ну что за лиса?

— Сначала поешь, потом скажу.

Саша вздыхает, но, открыв рот, принимает кусочек сыра, а я стараюсь не сосредотачиваться на том, как ее язык касается моих пальцев. Блядь. Сглатываю, наблюдая, как она послушно жует кусочек, не сводя с меня непонятного взгляда, и мне вроде как становится не по себе от той уязвимости, которую она демонстрирует, но это не мешает волне жара стремительно нарастать внутри.

— Ай, можешь не отвечать, — отмахивается она от меня, как от назойливой мухи. — Ты со мной так легко развелся… — она как-то грустно вздыхает. — Будь я красивой, ты бы меня не отпустил. Может, как мать я и хорошая, вот только как женщина оказалась недостаточно хороша для тебя.

— Шурик… — начинаю я, но Саша меня не слушает.

— Вот знаешь, меня всегда бесило, что даже твои высокомерные замашки вызывали у всех вокруг восхищение. Ты всегда был таким уверенным в себе, так себя подавал… причем в любой компании! Они все… все до единого заглядывали тебе в рот. И я в том числе, — испускает она удушливый смешок. — Ты даже не представляешь, какой я была счастливой, когда ты обратил на меня свое внимание! Сам Белов! Девчонки завидовали мне, а некоторые не понимали, что ты нашел в такой серой мышке, как я… Я и сама не понимала этого. Наверное, поэтому со временем мне становилось все сложнее соответствовать тебе, такому успешному, красивому и умному мужчине. Я всегда знала, что ты многого добьешься, и всегда знала, что никогда не буду достаточно хороша. И наш брак это доказал.

Да о чем она говорит? Я же на руках ее готов был носить! Или я что-то упустил? Да, у нас был сложный период, как и у всех семейных пар, но она же сама выносила мне мозг, требуя этот чертов развод. Думал, остынет, заберет заявление. Но хрен там. Да и я решил гордость показать. Так все и пошло по пизде. Сам не понял, в какой момент, потерял ее.

— Саш, ты чего завелась-то?

Но она снова меня перебивает, наклонившись вперед и прижав к моим губам указательный палец.

— Я даже для Игоря оказалась недостаточно хороша. Опоздала на ужин, проявив неуважение к его драгоценной маме, дочь поставила выше него… — она вскидывает руки, рыча сквозь зубы. — Я думала, у нас все серьезно, он весь такой правильный, без вредных привычек, с семейными ценностями… Ты представляешь, мы ведь даже не спали ни разу! Ну вот вообще ни-ни. Он даже в трусики ко мне ни разу не пытался залезть! Ты вспомни, как у нас все начиналось? Уже через месяц сношались в каждом углу как кролики! А с Игорем мы знакомы больше полугода! Полугода! Скажи, я такая страшная и непривлекательная, да? Может, за эти годы поправилась? Постарела? Ну вот что не так то со мной? Почему после тебя никого не могу найти-то?

На этих словах Саша вдруг скидывает с себя одеяло и вскакивает с кресла. Ее немного ведет от выпитого, но у меня все равно мгновенно пересыхает во рту от открывшейся картины: длинные волосы немного растрепались, глаза горят воинственным блеском, красная помада смазалась, будто после поцелуя, а глубокое декольте демонстрирует аппетитную грудь. И я не могу себе отказать в удовольствии скользнуть взглядом по тонкой талии и упругим бедрам, обтянутым платьем как второй кожей. Твою мать. И я ничего не хочу сильнее, чем оказаться между этими самыми бедрами. Желательно — обнаженными.

Бля-ядь. Желание такое мощное, что я с трудом подавляю порыв поправить ширинку.

— Игогошенька твой полный идиот, — хриплю я не своим голосом: — Ты само совершенство.

— Ты действительно так думаешь?

И с этими словами Саша начинает изгибаться в эротическом танце под музыку, которая явно играет только у нее в голове, но благодаря выпитому виски движения получаются немного рваными.

Она проводит руками от шеи к груди, обводит томно полушария и спускается к бедрам, при этом смотрит так откровенно, что я волей-неволей проникаюсь ее настроением и все-таки ерзаю на месте и поправляю ширинку.

Кто бы мог подумать, что меня возбудит пьяная женщина. Хотя нет, не просто пьяная женщина, а моя бывшая жена.

Саша продолжает изгибаться в беззвучном танце и тянется к молнии платья сбоку. В глубине души я признаю, что по совести должен остановить ее, вот только какого-то черта наоборот жду продолжения. И, замерев, с жадностью слежу, как постепенно обнажается белоснежная кожа и полоска кружевного белья, но вдруг молния заедает на середине, и Саша, пошатываясь, дергает ее в попытке расстегнуть.

— Твою мать… — бурчит она заплетающимся языком, тщетно дергая молнию на платье.

Я уже порываюсь помочь, как «собачка» скользит вниз, и Саша, наконец, снимает с плеч бретельки платья, обнажая упругую грудь с розовыми твердыми сосками. Никакого белья! Отсоси, Игогоша! Утробное рычание вибрирует в горле, и я сдавливаю челюсти до выступающих желваков от того, как мне хочется прикусить эти гребаные соски. Втянуть их в рот и сорвать с ее пухлых губ мучительный стон…

Блядь, сожрать ее готов.

Мы неотрывно смотрим друг на друга, готовые сорваться в любую секунду, потому что оба хотим одного и того же, но почему-то продолжаем играть на моих синих яйцах.

Саша уже спустила платье на бедра и, глядя мне в глаза, медленно подносит палец ко рту и облизывает его, будто это чертов член. Ох, блядь, тяжелая артиллерия пошла. Она продолжает плавно крутить бедрами, кое-как удерживая равновесие, и начинает стягивать платье дальше, открывая моему взгляду кружевные черные трусики, практически не оставляющие места воображению.