Я решила отложить свои догадки о предстоящем разговоре с отцом и приготовить гостевую комнату для родителей Эдриана. Нужно было протереть полки, перестелить постельное белье и подмести пол. До сегодняшнего утра я не знала, что они приедут, так что действовать приходилось быстро.

Протирая стеклянный стеллаж, я обратила внимание на старую, выцветшую фотографию. На ней были запечатлены двое влюбленных молодых людей. Я отложила тряпку и принялась внимательнее разглядывать снимок. С первых секунд в счастливой и улыбающейся девушке я узнала Сивону. А вот мужчина, который крепко прижимал ее к себе, мне был совершенно не знаком.

На обороте снимка красивым почерком было выведено: «Больше жизни. Мистер и миссис Кайн»

Так это отец Эдриана. У меня сжалось сердце от одной только мысли. Я аккуратно положила снимок обратно и вернулась к уборке.

Где-то через полчаса послышался звук открывающейся двери. Я тут же рванула в коридор. На пороге стоял папа.

— У вас не заперто…

— Все нормально, проходи, я как раз закончила с уборкой.

На его лице читалось… разочарование? Или, может, он просто устал?

— Пап, что случилось? — начала я. — Будешь чай?

— Нет, дорогая. Сядь, пожалуйста.

Мы сели за стол друг напротив друга. Отец не сводил с меня хмурый взгляд.

От напряжения у меня пересохло во рту. Я нервно сглотнула.

— Скажи-ка мне, — начал он. — У тебя хорошие друзья?

— Что ты имеешь в виду?

— Кого я имею ввиду.

У меня забегали глаза. О чем он?

— Папа, давай без своих загадок, — попросила я.

— Расскажи мне об Оуэне Уилтонсоне, дорогая.

О, нет! Неужели он знает!? Этого не может быть!

Я уставилась отцу в глаза.

— Почему ты спрашиваешь о нем? — с дрожью в голосе спросила я.

— Интересно, почему о нем не спрашивает полиция, — папин голос сильно изменился.

— Давно ты знаешь?

Отпираться бессмысленно. Я опустила глаза в стол. Во мне бушевал страх и стыд, а в глазах отца горела злость. Но я не понимала, о чем именно узнал отец: о ситуации на вечеринке или о том самом вечере.

— К сожалению, нет. Почему ты не рассказала нам?

— Пап, там все не так однозначно…

— А изнасилование имеет второй смысл? — руки отца сжались в кулаки.

Теперь ясно, о чем он говорил. Этого я боялась больше всего.

— Папа, пожалуйста, не нужно об этом волноваться.

— Не нужно об этом волноваться!? Ривьера, ты в своем уме? Ты моя дочь!

— Я понимаю, но, поверь, все было немного иначе!

Отец закрыл лицо ладонями, а я не могла больше себя сдерживать. Из глаз покатились слезы.

— Я не могу всего рассказать тебе, — со всхлипами пробормотала я. — Прошу, не говори никому.

— Эдриан не знает?

Я помотала головой и еще больше залилась краской.

— Ривьера, но ведь так нельзя…

— Ты тоже не рассказал маме.

— Это совсем другое! Не понимаю, как такое вообще могло произойти и что значит ты «не можешь мне всего рассказать»?

— Не хочу снова вспоминать тот вечер. Мне и без того не подобрать правильных слов для Эдриана. Не нужно никакой полиции, пап! Эдриан не подпустит Оуэна ко мне, поверь.

— Хочется верить, — отец взял меня за руки. — Я не уберег тебя, прости.

В его глазах застыла боль. Только он не виноват в произошедшем! Он не должен винить себя!

Я вытерла слезы полотенцем и тихо попросила:

— Обещай мне, что не расскажешь ничего Эдриану.

Отец отпустил мои руки и встал из-за стола.

Он подошел к окну и долго молчал, всматриваясь куда-то. Меня пугало любое его решение, ведь, так или иначе, отец все знал. Но откуда?

Послышался глубокий тяжелый вздох, и папа наконец продолжил.

— Хорошо, но при одном условии: ты сама расскажешь Эдриану правду, если он действительно тебе дорог.

— Обещаю, как только буду к этому готова, я объяснюсь с ним, — и это была чистая правда. — А как же мама? Почему ты ушел из дома?

— Мне нужно было время подумать. Твой переезда стал отличным поводом для небольшого «скандала», — отец снова уставился в окно. — Признаюсь честно, я хочу посадить этого урода за решетку!

— Пап…

— Но раз ты уверена, что делать этого не стоит, я дам тебе время разобраться с этим самостоятельно. И я очень надеюсь на твои объяснения. Они ведь когда-нибудь дойдут до моих ушей? — папа улыбнулся.