Второй год Пелюша пытался добиться перехода под свою руку одной захудалой деревеньки, вполне искренне считая, что ею много лет до того владели его предки из славного рода Рамонтасов. Правда, каким боком он сам относился к Рамонтасам, Пелюша Сквайбутис вспомнить или объяснить не мог, по крайней мере, письменных свидетельств родства с Рамонтасами ни у него самого, ни у кого из многочисленных домочадчев не было и в помине.

И в Новогрудок князек поехал ради того, чтоб предстать перед владетелем Литовского края Миндовгом и умолить того подтвердить наследственные права Пелюши и его прямую родственную связь с угасшим ныне, но знатным ранее родом. Надеялся Сквайбутис, что найдут в своих бумагах хронисты князя запись, что троюродная прабабка Пелюши то ли когда-то с век назад вышла замуж за кого-то из младшей ветви Рамонтасов, то ли просто с ним хотя бы путалась.

И вот надо ж было такому случиться, что все как-то сложилось удачно почти сразу по приезду в город! С тем поздоровался на улице, с этим перебросился парой вроде как не значащих ничего слов, тому сунул тощий на вид кошелек с серебром, потом польстил близкому к Миндовгу человечку... И вот, когда Пелюша заканчивал обедать, явился со двора владетеля богато (много богаче самого Пелюши!) разодетый слуга, да и сообщил громко и при всех, что Миндовг изволит принять просителя по делу послезавтра, задержав на день намеченную ранее загонную охоту. Как возликовало в тот миг сердце князька!

Оттого и несколько позже, чуть оправившись в своей комнате от столь удачного пока течения дела, вернулся Пелюша вниз в общую залу таверны и приказал хозяину подать самого лучшего и крепкого земгальского темного пива из ячменя последнего урожая. И тут откуда-то появилась эта... А, Юманте! И понеслось, и закрутилось.

Часа через три бурного застолья в таверну заглянули двое незнакомцев. Что-то им в поведении Пелюши сильно не понравилось, слово за слово, да поначалу кулаком по столу, а потом и не по столу, а прямо Пелюше между глаз. Сквайбутис тут же начал царапать у бедра татарскую саблю, да забыл, что перед пьяным застольем намеренно оставил ее наверху в комнате, чтоб не бряцала лишний раз попусту, да не портила заплесневелой изнутри перевязью кожу под изрядной дырой в кафтане на левом боку.

Короче, бит был Пелюша, крепко бит. И что самое противное в этой истории, бит незнамо кем. Надо бы как-нибудь повыспрашивать осторожно у хозяина, кто таковы были, подумал уже вполне осмысленно князек, но тут в комнату тихонько поскреблись. Пелюша кивнул Янеку, и тот бросился к двери, прочно запертой изнутри на задвижку. «Ага! Значит, Юманте хоть сюда не добралась!» — только успел злорадно подумать Сквайбутис, как услышал позади себя мучительный стон.

Медленно, очень медленно, опасаясь расплескать переполнявшую голову похмельную боль-тоску, Пелюша обернулся. На него смотрели ярко-синие, с солнечной поволокой, так зацепившей его вчера, глаза Юманте. Выглядела бортникова дочка куда хуже Пелюши, чем тот немедленно возгордился — уж больно крепкой на выпитое даже ближе к вечеру показалась ему намедни эта вздорная, но симпатичная девица.

— Дай ей воды, Янек. Холодной, — проскрипел Сквайбутис и так же медленно и осторожно вернулся в прежнее положение лицом к двери. А от нее уже шествовал хозяин таверны — «Как его? А, Сунгайла!» — вспомнил Пелюша. Сунгайла именно шествовал и ничем не напоминал самого себя вчерашнего, забитого и заискивающего перед сорящим серебром заезжим загулявшим постояльцем, себя, не желающего упускать очевидной выгоды торговца — видимо, не часто такие «дорогие гости» у него случались, благо, имелись в поднимающемся нагора Новогрудке трактиры и постоялые дворы побогаче.

— В чем дело, господин Сунгайла? — голос Пелюши постепенно начинал возвращаться в норму, хотя глотать то, что почему-то все еще оставалось во рту, было донельзя противно, а подать хозяину корчагу той же холодной воды клятая тварь Янек так и не удосужился. Позади литвина раздался подозрительно хрусткий шорох женской верхней юбки — похоже, не только в рот лилось накануне пиво — и тихий бранный шепот Юманте. Сквайбутис попытался принять горделивую позу, но вдруг поймал взгляд хозяина таверны и понял, что все, что случилось с ним с момента въезда в новогрудские ворота — это так, чистой воды детские забавы и шалости.

— Владетельный князь Миндовг прислал объявить господину Пелюше, — в любой другой ситуации постоялец решил бы, что речь Сунгайлы звучит даже велеречиво и торжественно, — что он отказывает ему в приеме, так как его загонщики подняли небывалой величины кабана, и охота началась уже сегодня на рассвете, — трактирщик попытался заглянуть гостю за спину, но Сквайбутис умудрился как-то преувеличенно манерно повести плечами, и хозяин даже сделал шаг назад, но продолжил свою вполне погребальную для гостя речь:

— Еще владетельный князь Миндовг прислал объявить просителю, — по слогам произнес последнее слово Сунгайла, и точно явным замогильным злорадством повеяло на Пелюшу от этого «про-си-те-лю», отчеканенного бесцветным жестким голосом, — что сможет принять его не ранее последнего дня зимы. А до того владетельный князь Миндовг, — Сунгайла, казалось, искренне упивается титулованием хозяина края, — настоятельно рекомендовал просителю (вновь по слогам!) в срочном порядке покинуть город Новогрудок и до дня приема в нем не появляться!