Вины в его глазах не было, как и неловкости. Было что-то неприятное, и Яна обрадовалась, что его настроение испортилось.

— А не похуй? Блять, каким же конченным долбоебом, Леша, ты оказался. Она же классуха, я бы смотрела на нее каждый день, зная, что ты ее ебешь. Она бы точно тебя с кем-нибудь обсуждала. Знаешь, как эти училки трепятся на переменах? — скривилась Яна.

— Согласен, это была не лучшая идея, — потер переносицу Леша. — И что ты ей сказала?

— Правду. Что ты мудачина и тиран. Ну еще что избивал мою несчастную мать даже беременной и она умерла от твоих побоев, — улыбнулась Яна.

— Ну заебись.

Леша не взрывался от гнева, он просто вздохнул и уселся на диван.

— Чем займемся вечером? — спросила Яна, как ничего не бывало.

— Найди сама себе занятие. Раз моя встреча накрылась, поеду к Дантисту, он развелся сегодня. Вернусь поздно.

— Так поехали вместе.

— Говорю же: он развелся. Ему и так хуево, еще и тебя туда?

— Я буду нормально себя вести.

— Ты так не умеешь, и я собираюсь сегодня пить.

На этом разговор закончился. Да, Яна была с Лешей почти везде и всегда, но если он хотел выпить не банку пива, а пару бутылок водки, то она сидела дома. Одно из немногих его ограничений для нее было не ездить с ним, когда он пьяный. Хоть Яне такими вечерами и было скучно, их она даже любила, потому что когда Леша возвращался, ей иногда удавалось что-то особенное. Вот и сейчас в два часа ночи она встретила его на пороге с гитарой, черная дека которой сверкала переливом света.

— Сыграешь? — захлопала она ресницами.

— На место поставь.

Только хорошо напившись, Леша играл на своих гитарах удивительную музыку. Если сильно выпил, мог и спеть. Не было для Яны удовольствия больше, чем усесться рядом и всю ночь слушать музыку Леши. Она действительно считала его гением.

— Ну пожалуйста. Прошу тебя, сыграй.

— Нет.

— Ну ты же хочешь. Посмотри на нее, какая красотка! Она уже соскучилась по тебе, и я, твоя единственная слушательница, тоже соскучилась по концертам. Давай, всего одну.

За одной была и другая, и так далее. Поставив одну ногу на диван, Леша перебирал струны так ловко, что Яна уже искусала губу от наслаждения. Сначала он играл свои собственные песни, затем любимые хиты.

— Давай «Свидетельство о смерти». Ты же знаешь их песни лучше меня, хоть вечно кривишься, когда включаю «Мою маленькую дрянь».

— Я играю только свое или то, что мне нравится. Эту хуету я играть не буду никогда.

— Ну пожалуйста. Я так мечтаю услышать ее в твоем исполнении. Знаю, это будет охуенно.

— Я сказал нет.

— Что, блять, должно случиться, чтобы ты согласился? — поджала губы Яна.

— Я не буду играть эту хуйню никогда в жизни.

— А если будет конец света? Я бы даже взорвала всю планету к хуям, чтобы это послушать.

— Это дерьмо не стоит даже того, чтобы в туалете звучать, не то чтобы в последние минуты существования человечества.

— А если бы я умирала и это было бы моим последним желанием? — заглянула ему в лицо Яна.

— Нет, — обрубил Леша.

— Серьезно? Ты бы и тогда свою ебаную гордость в жопу не засунул?

— Нет.

— Пиздец ты злой и жестокий. Леша, а я ужасно пою?

Леша улыбнулся. Да, Яна пела часто и не только под его аккомпанемент. Ее голос звенел в квартире под разные мелодии круглосуточно.

— Ну как тебе сказать.

— Настолько все хуево? Тебе режут твой охуенный слух мои децибелы?

— Да нормально ты поешь, порой вообще заебись тянешь.

— Сыграешь ту, что написал маме?

Леша не ответил, только вздохнул и взял первые ноты. Эту он играл крайне редко. Леша вообще редко пел, и уговорить его было невозможно. Только под настроение с искренним желанием. Ничего красивее этой песни Яна не знала. Спокойнее, чем другие его шедевры, и с очень глубоким смыслом. Эксклюзивной ее делало не только исполнение и история создания, еще и невозможность услышать ни на одном носителе. Эта песня хранилась только в голове Леши. Яна смотрела на него не моргая. Никто даже не догадывался, насколько он может быть романтичным.

— Знаешь, я сначала злилась на нее, — улыбнулась только губами Яна. — Пиздец, как злилась первые полгода. Она же выбрала тебя, твоего ребенка, а не меня.

Леша отставил гитару и посмотрел на Яну отрезвевшим взглядом. Еще ни разу они не говорили на эту тему.

— Мама знала о всех рисках, которых было дохуя, знала, что у меня никого больше нет. Знаю, что нихуя она тебе не рассказала, не просила позаботиться обо мне, если вдруг что-то с ней станет. Она забыла обо мне, думая о другом ребенке. После ее смерти я делала ей все назло. Хуй на учебу положила, из лучшей стала худшей, жрала сладкое не в себя и ложилась спать поздней ночью. Я даже уговорила в школьном журнале переименовать меня на Яну, напиздела, что так меня мама называла и если так будут называть теперь все, то будет легче перенести потерю. На самом деле ее бесило, когда она слышала, что я представляюсь Яной. Постоянно твердила, что это не мое имя. Я так надеялась, что в ебаном аду или в раю, где бы она не была со своим не рожденным младенцем, ей позволят увидеть, какую хуйню я творю. Мне так хотелось, чтобы она пожалела о том, что сделала.

Яны выдохнула и уставилась на свои пальцы. Теперь она улыбалась и глазами.

— А потом я поняла, что если осуждаешь выбор другого, то и сама хуй имеешь право на свой собственный. Выбор можно назвать своим, только если делаешь ты его не ради других, а ради себя. Эгоистично это? Да, блять. Так и вообще жить эгоистично. Думаем мы вот, а сколько другой подышал, сколько он сожрал, чтобы не сдохнуть? Мама сделала выбор не в пользу того, что было правильным, она поступила так, как чувствовала. Тупо, самонадеянно, безнадежно? Да, но она до конца была собой, и хотя бы за это стоит ее уважать. Леша, а ты простил ее?