Сегодня я твёрдо решила взять себя в руки и заняться этим вопросом, так как моё финансовое положение не позволяло такой роскоши — оплачивать две квартиры и дальше, хоть и одну из них напополам с подругой. В любом случае, там нужно сделать для начала уборку.

Взяв с собой необходимые принадлежности и чистяще-моющие средства, мы с Федей отправились к пункту назначения. Он сам вызвался помогать в этом нелёгком деле, но на счет его активного участия в клининговой кампании иллюзий я не питала. Так уж сложилось, что я не люблю готовить, а Федька не умеет класть вещи на место. С этим просто беда. Уборка в его понимании — это процесс включающий в себя распинывание по углам носков, сгребание всевозможного барахла в кучу и методичное запихивание этой кучи в ближайший шкаф (открывать который впоследствии не рекомендуется по причине смертельной опасности из-за немедленного «схода лавины» на голову открывающего). На этой почве наше совместное проживание укрепилось симбиозом: я устранила последствия стихийного бедствия и поддерживаю в жилище порядок, не ворчу по поводу упорной миграции Солженицына из шкафа в туалет, велосипеда и сноуборда, перекрывших узкую тропу коридора, а Федька помогает мне с ужином и не ноет по поводу скудности завтрака, поскольку готовит его себе сам. С уборкой он тот еще помогальщик, но всё же пошел со мной. Потому что знает: мне будет нелегко. Но не физически. Вообще-то Федька классный друг: любит и умеет повеселить себя и других, хотя и любит побесить меня (прям тащится, когда я метаю гром и молнии), но при этом я на него могу рассчитывать в любой ситуации и знаю, что он бросит все свои дела и примчится, попроси я его об этом.

Погода за последнюю неделю, учитывая, что на дворе — весна в зачаточном состоянии, стояла странно-прекрасная: минус три и мягкий невесомый снежок, неторопливо падающий пушистыми хлопьями с неба. Красотища! Снегопад продолжался два дня и вчера пошёл на спад, а сегодня небо радовало нестерпимой синевой и ярким солнышком. Коммунальные службы испытали на себе внеурочную проверку на прочность уборочной техники и собственной боевой готовности. Как показала практика, ни первая, ни последняя этой самой прочностью не отличились.

Мы вышли из машины перед до боли знакомым подъездом, и мое радужное настроение моментально улетучилось.

— Майка! Ну что за кислая мина? Посмотри вокруг, разве можно хандрить? — попытался расшевелить меня друг. — Ух ты, какая перина! Пошли снежных ангелов делать! — он зачерпнул со скамейки горсть снега и, разглядывая ровные крупные кристаллы снежинок, вдруг неожиданно дунул мне ими в лицо. Я едва успела увернуться.

— У тебя детство в заднице заиграло, что ли? — угрюмо пробурчала я, смахивая с носа навязчивые снежинки.

— Давай-давай, сейчас сядешь в сугроб своей, и у тебя заиграет! — радостно пообещал Федька. — Вон там, у лавки — подходящее место, — и ринулся вперёд.

— Так ведь… — начала, было, я, но Федька уже со всей дури рухнул спиной в заботливо утрамбованный дисциплинированным дворником твердокаменный мартовский сугроб, слегка припорошенный свежим снежком.

— М-м-м, — трагично промычал неудачливый сноудайвер, сползая по глыбе на землю.

Я закусила губу, чтобы не заржать в голос, и, потянув за руки восьмидесятикилограммовое тело пострадавшего, дабы придать ему вертикальное положение, осторожно поинтересовалась:

— Ты как? Живой?

— Кажется, я позвоночник сломал, — простонал Фёдор, страдальчески сморщив нос.

— Ну, ты и балбес, — хихикнув, резюмировала я. — И на что только люди не идут, только бы уборкой не заниматься… — глубокомысленно посетовала я.

— И вовсе нет! — встрепенулся Федька. — Я просто развеселить тебя хотел!

— Развеселил! — хохотнула я. — Пошли уж, ангелочек!

Бабушкина квартира находилась в центре города, в старинном доме с лепниной и коваными балконами, расположенном в престижном районе. Она была очень просторной, с высокими потолками и большими окнами, что делало её очень светлой и как будто наполненной воздухом. Я провела в этой квартире все свое детство и очень любила её. Переехала я вместе с Жанной в съемную, когда мы все поступили в университет — так было удобнее — появилась какая-никакая независимость от взрослых, да и дом намного ближе к месту учебы. А у нашего Фёдора, вообще, было своё собственное двухкомнатное жилище (с его очень даже зажиточными родителями).

Я зашла, и мое сердце сжалось от тоски. Здесь все так до боли напоминает о бабушке! Как будто она не умерла, а вышла в магазин и совсем скоро вернётся. Вернётся и примется расспрашивать, как мои дела, как учеба… Поохает, что мы с Жанной толком ничего не едим и худые как тростинки, и обязательно попытается меня накормить. Как же мне её не хватает… Подойдя к окну, я резким движением распахнула старые тяжёлые шторы. Тотчас мириады пылинок взвились вверх и заплясали в лучах проникшего внутрь яркого дневного солнца, становясь на свету золотыми, словно волшебный порошок сказочных фей. Красиво… Только эти пыльные феи не в силах вернуть мне родного человека.

Да, давно я сюда не приходила. Совершенно ничего не изменилось. Только бабушки нет. Я стояла и смотрела в окно, обхватив себя руками. Федя подошел ко мне сзади, обнял и положил подбородок мне на плечо.

— Скучаешь по бабушке, да?

Я перевела взгляд на фортепиано, которое так любила бабушка, и меня захлестнула золотисто-солнечная волна воспоминаний: вот я, лет пяти от роду, скачу под звуки «Собачьего вальса» по кругу узора на ковре и подпеваю, а бабушка аккомпанирует мне и, оглядываясь на меня через плечо, тепло улыбается. Вот я сижу на этом самом стуле и строчу на старенькой швейной машинке «Зингер» микроскопическое платье для Барби, подаренной мне на день рождения. Сколько мне тогда было? Лет восемь, наверное.

— Конечно, скучаю, — я смахнула с ресниц тут же набежавшие слёзы. Мы ещё немного молча постояли. Кто-кто, а Федя всегда меня понимал. — Ну, за работу! — я высвободилась из Фединых объятий — а то совсем расклеюсь.

Мы с другом отлично поработали, несмотря на Федькину инвалидность, вылизав квартиру полностью, и, уютно устроившись на кухне, попивали кофе с бутербродами.

— Ну что, займемся разбором запретного сундука? — поинтересовался между прочим Федька.

Я сосредоточено принялась тереть пальцем пузатый узорчатый бок чашки, словно его чистота именно сейчас стала наиважнейшим аспектом нашего дальнейшего существования, и неопределенно пожала плечами.