Я сказал ему, что уверен в том, что подслушивающий зашел в А20. Когда я упомянул портье, который, похоже, наблюдал за мной в начале ночи и снова сидел в курительной комнате, когда подслушивающий проскочил мимо, Картер бросил взволнованный взгляд.

– С Джонсоном все в порядке, Грегг.

– Он что-нибудь знает об этом деле Грантлайна?

– Нет-нет, – поспешно ответил Картер. – Вы ведь не упоминали об этом, не так ли?

– Конечно, не упоминал. Но почему Джонсон не заметил этого подслушивающего? И что он вообще там делал в этот час ночи?

Капитан проигнорировал мои вопросы.

– Я прикажу обыскать апартаменты Принса – мы должны быть максимально осторожны. Иди спать, Грегг, тебе нужен отдых.

Я отправился в свою каюту. Она находилась на корме, на кормовой палубе, рядом с кормовой наблюдательной вышкой. Небольшая металлическая комната со стулом, столом и койкой. Я убедился, что в ней никого нет. Я запер дверь и оконную переборку, поставил сигнал тревоги на случай, если они откроются, и лег спать.

Меня разбудил звук оповещения о полуденной трапезе. Я крепко спал. Я почувствовала себя отдохнувшим.

Когда я вошел в обеденный салон, пассажиры уже собрались за своими столами. Это было низкое сводчатое металлическое помещение с голубыми и желтыми светильниками. В овальных иллюминаторах по бокам виднелась палуба с иллюминаторами на поверхности купола, через которые открывался вид на звездный небосвод. Мы держали курс на Марс. Луна уменьшилась до световой точки возле полумесяца Земли. А за ними пылало наше Солнце, казавшееся самым большим шаром в небесах. От Земли до Марса было шестьдесят восемь миллионов миль. Обычный полет занимает около десяти дней.

В обеденном салоне было пять столов, каждый на восемь мест. Нам со Снапом достался один из таких столов. Мы сидели по концам, а пассажиры – по бокам.

Снап был на своем месте, когда я появился. Он окинул меня взглядом через весь стол. В веселом настроении он представил меня трем уже сидящим мужчинам:

– Это наш третий офицер, Грегг Хальян. Большой, красивый парень, не правда ли? И такой же приятный, как и симпатичный. Грегг, это Серо Об Хан.

Я встретился с острым, мрачным взглядом венерианца средних лет. Невысокий, стройный изящный мужчина с гладкими черными волосами. Его заостренное лицо, подчеркнутое острой бородкой, было бледным. На нем была бело-фиолетовая мантия, на груди – огромное платиновое украшение, напоминающее переплетенные звезду и крест.

– Я счастлив познакомиться с вами, сэр.

Его голос был мягким и глубоким.

– Об Хан, – повторил я. – Несомненно, я должен был слышать о вас, но…

Улыбка заиграла на его тонких серых губах.

– Это моя ошибка, а не ваша. Моя миссия заключается в том, чтобы обо мне узнала вся Вселенная.

– Он проповедует религию венерианских мистиков, – пояснил Снап.

– А этот просвещенный джентльмен, – иронично заметил Об Хан, кивнув в сторону мужчины, – только что назвал ее фетишизмом. Невежество…

– О, Боже! – запротестовал человек, сидящий рядом с Об Ханом. – Вы, кажется, думаете, что я имел в виду что-то оскорбительное. А на самом деле…

– Мы спорим, Грегг, – рассмеялся Снап. – Это сэр Артур Конистон, английский джентльмен, лектор и любитель путешествий по космосу – то есть он будет любителем путешествий по космосу; он сказал нам, что планирует совершить несколько путешествий.

Высокий англичанин в белом льняном костюме поклонился в знак признательности.

– Мое почтение, мистер Хальян. Надеюсь, у вас нет сильных религиозных убеждений, иначе мы сделаем этот обед весьма скверным!

Третий пассажир, очевидно, не участвовал в споре. Снап представил его как Рэнса Рэнкина. Американец – спокойный, светловолосый парень лет тридцати пяти-сорока.

Я заказал себе обед и продолжил дискуссию.

– Это ничуть не расстроит меня, – сказал Снап. – Я люблю спорить. Вы сказали, сэр Артур…

– Я хочу заметить, что, по-моему, я сказал много лишнего. Мистер Рэнкин, вы более дипломатичны.

Рэнкин рассмеялся.

– Я фокусник, – сказал он мне. – Театральный артист. Я занимаюсь фокусами – тем, как одурачить публику…

Его острый, веселый взгляд был устремлен на Об Хана.

– У нас с этим джентльменом с Венеры слишком много общего, чтобы спорить.

– Грубовато! – воскликнул англичанин. – Ей-богу! В самом деле, мистер Рэнкин, вы слишком грубы!

Я понял, что в этом рейсе мы обречены на неспокойные трапезы. Я люблю есть в тишине; спорящие пассажиры всегда раздражают меня. За нашим столом оставалось еще три свободных места; мне было интересно, кто их займет. Вскоре я узнал ответ – по крайней мере, на одно место. Рэнкин спокойно сказал: