Однако даже наказания поясками – носимыми здесь всеми воспитанниками без исключения – уже не вызывало у Нади никаких эмоций, кроме постоянной щемящей тревоги, которую трудно было назвать страхом. Ибо страх – чувство сильное, но проходящее; а эта тревога была постоянной – не отпускающей ни на минуту.

Сопровождая свои обучения наказаниями, Карабас стремился выработать у воспитанников особую кокетливую манеру поведения. Своей муштрой он доводил все наклоны, повороты, ужимки, походку и прочие движения до автоматизма, неукоснительно требуя именно так вести себя перед всеми посетителями. И все это делалось ради того, чтобы клиент пожелал пригласить девочку в отдельный кабинет.

Обучение и тренировки, как правило, заканчивались к половине пятого – когда наступало время обеда; после которого воспитанники ежедневно самым тщательным образом ярко, почти вульгарно, красили свои глаза, щеки и губы перед зеркалом – подготавливая их к вечерней работе. После того, как макияж был нанесен, они проходили окончательный строгий контроль внешности перед Маргаритой.

А в шесть часов вечера для воспитанников начиналась обычная работа.

В пару динамиков, висящих на колоннах, врубали громкую ритмичную музыку, как правило, что-то из области рок-н-ролла, и начинали собираться посетители. В дверях они оплачивали Степанычу входные взносы и размещались в общем зале – кто, где хотел.

Три самые опытные в выступлениях у шеста девочки – Вика, Света и Лариса – сменяли друг друга каждые двадцать минут, эффектно снимая в танце перед публикой различные пестрые наряды.

Ира и Юля, одетые под официанток лишь в белые фартуки, которые толком не прятали их тел, обслуживали посетителей за стойкой бара. Обе обязаны были встречать вновь прибывших. Но если Юля выходила к ним навстречу и, предлагая что-либо приобрести, перегибалась через стойку – кокетливо выставляя свой зад, прикрытый лишь бантом от фартука – что частенько заканчивалось приглашением в отдельный кабинет; то Ира предпочитала находиться за стойкой. Однако все же случались моменты, когда и Юля, и Ира покидали с клиентами бар; но тогда за стойку тут же становилась Марго, чтобы не было простоя в продаже различной закуски и выпивки.

Надя с Антошкой пока не посещали с клиентами отдельные кабинеты. Зато эта парочка – ходя с подносами между столиков – прилагала немалые усилия, стремясь ничего не разбить; ибо посетители размахивали руками, совершенно не заботясь о том – заденут они кого-то при этом или нет. А разбитая посуда считалась порчей имущества, что неизбежно приводило к наказанию – которое хоть и было болезненным, но считалось легким; ибо детей не оставляли в спортзале на целую ночь.

Старательно отработав свое нахождение здесь – в общем зале и отдельных кабинетах – воспитанники, если не были наказаны на ночь – получали возможность отдохнуть в жилом помещении только с двух часов ночи до десяти утра. При этом их коридор тщательно запирался на ключ охранником Степанычем. Порой вместе с воспитанниками он мог запереть и Маргариту, которая обязана была следить за дисциплиной у молодежи; но, чаще всего – по обоюдному согласию – охранник просто оставлял женщину ночевать в своей комнате.

Так проходил один день за другим, где обучение и работа чередовались наказаниями, и Надя не ждала уже никаких изменений. Другая жизнь – как она надеялась – должна была наступить для нее только через два года, когда закончится договор между ее папкой и Карабасом. А сейчас она должна была обучаться обворожительным и доступным манерам поведения, гимнастике у шеста, а по вечерам аккуратно разносить подносы с бокалами – по возможности избегая наказаний за всевозможные проступки в течение дня; ибо поясок у нее был всегда под рукой, как когда-то отцовский ремень.

Что именно происходило в отдельных кабинетах – Надежде было пока не известно. Девочки не любили разговоры на эту тему, а настойчиво расспрашивать их – новенькая не решалась; хотя и догадывалась, что там не было ничего хорошего. Ведь по возвращению из отдельных кабинетов с очень довольными мужчинами – девочкам не сразу удавалось вернуть себе кокетливый нрав в общении с прочими гостями клуба.

Но больше других уединений с посетителями избегала самая мелкая из девочек – веснушчатая Ира. Она упорно старалась прятаться за барной стойкой, не выходя к гостям навстречу. Из дневных бесед с ней Надежда узнала, что ее ровесница только на четыре месяца раньше нее появилась в этих стенах; а лишь спустя полтора месяца достаточно жестких занятий с Карабасом у нее – как и у других девочек – наконец начались месячные. И хотя близкими подругами они так и не стали, Надя искренне порадовалась за Иру, когда той – вечером в конце мая – удалось вовсе избежать посещения отдельного кабинета.

Однако той же ночью в жилую комнату к воспитанникам, успевшим надеть ночные рубашки, неожиданно вошел Вадим Петрович.

– Подойди-ка ко мне с пояском, лентяйка! – указав пальцем на Иру, приказал он.

Публичные наказания здесь бывали крайне редко. Даже тогда, когда на виду у всех разбивалась посуда; виновного удаляли с глаз долой – как правило, в спортзал. Там он получал все то – что ему полагалось; после чего возвращался к работе. Но в этот раз, на виду у всех наматывая поясок Иры на руку, Карабас строго потребовал:

– Смотреть всем воспитанникам! Будете знать, что случается с лентяйками, которые ничего не заработали за целый день!

Затем он уверенно левой рукой обхватил несчастную за талию так, чтобы задранная ночная рубашка не загораживала выставленный вперед живот, и приказал:

– Ноги шире!

А когда требование Карабаса было исполнено – он больно ударил Иру снизу вверх по чувствительным местам между ног. Во время наказания девочка инстинктивно поджимала то одну, то другую ногу. Но после короткого требования Карабаса: «Ноги!», она послушно опускала ступни на пол, широко расставляя их; и удар следовал за ударом.